Однажды Цитрус решил отблагодарить Серого за очередное заступничество перед бригадиром шайки бичей с Ярославского вокзала. Им в этот день чуть обоим не перепало за то, что Цитрус взялся попрошайничать у пассажиров электричек.
Они купили две бутылки, и Цитрус сказал:
- Пошли, двинулись-продвинулись, в гости.
- Какие гости? К кому?
- Есть тут у меня одна знакомая стюардесса, давно я у неё не делал посадки, но она моя должница.
Он привел её к старому, довоенных времен дому, на втором этаже позвонил. Это была коммунальная квартира, и знакомая Цитруса занимала большую комнату с балконом. Она оказалась женщиной лет тридцати пяти миловидной, фигуристой, но, видимо, хорошо выпивающей. На удивление оробевшему Дыбе она приняла их радушно и даже обижалась, что Цитрус забыл о ней.
- Ты, Палыч, совсем озверел, у тебя совести нет. Я уж думала - тебя закопали. Почему меня забыл?
- Да тут, двинулись-раздвинулись, все дела, да погода нелетная.
- Какие у тебя дела. Женился, что ли?
- Ну ладно тебе, Лариса. Я к тебе коллегу привел познакомиться.
Увидев водку, Лариса ушла жарить картошку. Жила она бедно, но не грязно. У неё имелся японский телевизор, но вся остальная мебель могла справить пятидесятилетний юбилей.
- Ну, как тебе она? - деловито спросил Цитрус.
- Баба как баба.
- Вот и хорошо, сделаешь промежуточную посадку.
- Ты что? Сватаешь меня, что ли?
- Ты уже два месяца без бабы. Моя пипетка многого не просит, а ты мужчина в соку, тебе, двинулись-передвинулись, о здоровье нужно подумать.
Дыба не нашелся, что ответить, а только расхохотался. Но когда выпили, поговорили о том о сем, Цитрус напрямик спросил захмелевшую Ларису:
- Угодишь Серому, чисто для меня?
- Ты же знаешь, тебе я отказать не могу.
- Да что вы, ей-богу! - изумился Сергей Яковлевич.
- Ну тогда я последнюю выпью и пойду, у меня ещё дело неотложное.
- Когда появишься-то?
- Вот годовщина будет, вместе съездим, помянем, - и на прощанье Серому: - Ты тут смотри, в грязь лицом не ударь.
- Да вместе пойдем!
- Сиди, тебе сказали, не подводи экипаж!
Он ушел. Она вернулась в комнату.
- Вот так всегда - придет, три стопки выпьет и бежит.
- А кого Вы поминать собрались?
- Да сына моего с мужем. Палыч, когда мой Антошка совсем маленький был, всю свою зарплату полгода на лекарства отдавал, хотя у самого семья была. Спас он тогда Антошку, а потом и меня спас, когда мои в доме сгорели. И вот эту комнату купил мне. Давно это было. И ничего хорошего из меня не вышло. Что, совсем он дошел? Мне говорит, что сторожем работает, что дом у него.
- Да нет, все правильно. Выпивает разве лишнее.
- Да ладно, итак, все понятно. Пойдем, я тебе ванну налила.
- Да пойду я. Чего он тут жеребятину устроил...
- Все нормально. Посидим, поговорим, выспишься, а завтра на волю побежишь.
И Дыба соблазнился горячей ванной и мягкой чистой постелью. Он совсем смирился, когда она вошла в ванну и стала тереть его мочалкой, смывая грязь и пот кочевой жизни.
- А ты мужик красивый, - сказала она, когда он прошмыгнул в её комнату, опасаясь соседей. - Тебя теперь и не узнать. Чего запустил себя так?
- Обстоятельства подвели.
Они говорили-выпивали, и ему было хорошо с ней, казалось - что ещё нужно - крыша над головой и обычная жизнь с понимающей тебя женщиной. Сергей Яковлевич расслабился, в душе он, конечно, понимал, что все эти желания кратковременны, что он уже запутан в сетях предопределенного ему жребия, и сети эти сжимают его все крепче, словно кто-то пытается выжать из него некий неведомый ему смысл.
Потом она взялась стелить постель, явно рассчитанную на двоих, и он, глядя, как она это делает, совсем умиротворился и расчувствовался - давно он не соприкасался с простым домашним ощущением жизни. Разве что в далеком детстве, когда это делала мать или в молодые годы жизни с первой женой...
Она сказала:
- Ложись, - и вышла.
Он забрался под сладкое одеяло на сладкие простыни - и постель казалась ему раем, а, когда она легла рядом и прижалась к нему, он словно нырнул в глубокий родник мягкой и теплой нежности, и чувство огромной наполненности захлестнуло его утомленный разум...
В эту ночь им не удалось сомкнуть глаз. Зато спали они днем до двух часов.
- Придешь? - спросила она, когда он, посмотрев на часы, заторопился.
Он хотел сказать "да", но вспомнил - кто он сейчас есть.
- Не знаю.
Она отвернулась к стенке, и он ушел.
Выходя из подъезда, он почувствовал себя словно не в своей шкуре.
Ну конечно, он был чист и выбрит, Лариса привела в порядок его плащ и выстирала и высушила одежду. "Когда только она это сделала?"
Он зашел в подворотню и собрал в ладони пыль от штукатурки, помазал ею плащ, а кусочек от угля растер в ладонях.
На чердаке Цитруса не было, но скоро он пришел с бутылкой - уже хорошо накаченный.
Они выпили, и Цитрус съехидничал:
- У тебя рожа, как у киллера, ты случайно кого-нибудь не убивал?
- Заткнись! - впервые не удержался Дыба и добавил: - ты сам меня к ней привел.
- Больше туда никогда не ходи! Иначе я тебя приземлю на кладбище.
Больше они об этом не говорили.
Наступил октябрь, а они никак не могли найти подходящее теплое место. Две недели им удалось перекантоваться в кочегарке, но потом оттуда попросили. Вокзалы, бесхозные подвалы, чердаки домов с трубами отопления, жилые подъезды - где только они не находили пристанище на ночь, пока однажды им не подвернулся случай. Недалеко от станции "Яуза" они нашли бесхозную землянку-погреб. Таких здесь было несколько, в них хранили зимой картошку жители близлежащих многоэтажных домов. Здесь оказалась даже буржуйка. Соорудили два топчана и со стройки натаскали досок. Утеплились, как могли, приобрели замок, а хозяева остальных погребов надавали - кто матрас, кто одеяло, кто посуду, поставив условие присматривать за своими картофельными хранилищами и гаражами.
- Здесь у нас два года жили двое, старожилы, мы их не трогали, да вот куда-то пропали, - сообщили им. Теперь вы живите, если будете вести себя по-человечески.
И они жили по-человечески. "Буржуйка" к утру остывала, и холод гнал их на промысел. Возвращались к вечеру, топили, грели в банках еду, ужинали и ложились спать. Говорили мало. Да и пить стали меньше - у Цитруса болел желудок и вдобавок у него открылись язвы на ногах. Он вообще стал замкнутым и брюзгливым. Что бы Серый ни делал - все было не так. "Все я должен планировать, ты только и можешь, что хвосты заносить!"
А Сергей Яковлевич действительно попросту таскался за ним, как ниточка за иголочкой. Скажет Цитрус - "Стой здесь!", Серый встанет в переходе с коробкой - стоит часа два, блуждая безразличным взглядом по прохожим. Надвинет вязаную шапчонку на самые глаза, в свой плащ, как в панцирь, съежится и перебирает себе мысль за мыслью. Проносятся перед ним картины забытых сражений, скачут воины, стоны слышны и смертельные вопли, видит он сотни сцен поражений или побед, пребывает в таком состоянии, пока водка гуляет по венам. Или механически таскает ящики и мешки. Или деловито роется в кантейнерах в поисках бутылок. Или на свалке ковыряется, отыскивая все, что другим не нужно. И все это по указанию командира белоснежного лайнера, ведущего их экипаж к заветной цели.