Дементьев выехал за околицу. Маленький мостик прогремел под колесами, как гром. На просохшем изволоке кое-где выпирали пучины. С обеих сторон тянулись серые невысокие холмы. Почти весь снег растаял, только на теневых склонах прятались сугробы, трухлявые и грязные, словно присыпанные золой. Тонкие, перекрученные, как жгуты, ручьи сбегали к дороге, и белый навар пены скоплялся у прутьев и разноцветных камушков. Дементьев посмотрел на солнце. Оно было такое яркое, что долго после этого перед глазами агронома плавал темный круг и застил поля и холмы.
Изволок повел к лесу.
Дементьев въехал в прозрачную по-весеннему тень деревьев. По сторонам обнажились бурые, перепревшие за зиму листья. Растрепанные воробьи косым ливнем упали на дорогу. Оглушительная птичья перебранка наполнила лес. Услышав коня, воробьи все сразу, будто связанные, взмыли вверх, и голая осина внезапно оделась словно серыми листьями, и мокрые сучья ее устало закачались.
Начались поля. Дороги расходились рогатиной.
Участок бригады, в которой работала Лена, был слева. Дементьев подумал и дернул левой вожжой. Быстро переметнули один холм, второй, и с вершины третьего стало видно людей, копошившихся на земле. Подъехав ближе, агроном узнал тетю Дашу, бригадиршу и Григория. Подальше от них стояла подвода с удобрением. Около подводы возились Лена и дочь Никифора — Настя. Лошадь почти по колено увязла в грязи. Мальчишка-повозочный упрямо тянул ее за недоуздок, а она натягивала шею и не трогалась с места. Лена и Настя попробовали стронуть телегу, схватившись за спицы колес. Но ничего не выходило. Дементьев остановил жеребца, зажал вожжи между коленями, закурил и стал смотреть.
Подошла вторая подвода. Григорий подбежал к ней сзади и почти понес телегу. Лошадь тянула, спотыкаясь. Силы хоть отбавляй у этого рябого партизана. Не по росту.
— Вон у них как! — закричала чуть не плача, Лена. — А у нас стоит, как врытая!
Она бросилась к лошади и замахнулась лопатой.
— Машка! Но-но! Милая, зараза ты чертова! — кричала она. — Тяни! Огарушек! Разве так тянут! А ты, Насть-ка, что стала. Гляди, они уже разгружают. Толкай сзади!
Обессиленная лошадь попробовала дернуть воз и снова встала, дрожа всем телом. Лена ударила ее лопатой. На темном, вспотевшем крупе остался четкий след черенка. Лошадь покорно глядела в землю и изредка, как змея, выбрасывала бледный язык.
— Бригадир! — позвал Дементьев. Подошла тетя Даша, аккуратная, в белом платке, в подоткнутой с боков юбке.
— Чего это вы лошадей мучаете?
— А что я с ней сделаю, с Зориной! — развела руками тетя Даша. — Горяча больно.
Тяжело дыша, подошла Лена и стала срезать лопатой ломти грязи с кирзовых сапог.
— Вы поглядите, Петр Михайлович, — заговорила Лена, — себе самых лучших коней забрали, а нам с Настькой вон каких одров оставили… Пусть она нам Валета даст, а себе Машку берет…
— Вы своих работников держите в руках, — сказал Дементьев, не оглянувшись на Лену. — На лошадях не последний день работаете.
— Сама захотела соревнование, — закричал Григорий Лене. — Я тебе покажу соревнование!..
Дементьев посмотрел на пашню и понял, почему такая спешка. Большие кучи лежали на земле ровными рядами. В ряду, где работала Лена, было шесть куч и седьмая неполная, а в ряду тети Даши — девять. «Они еще до света начали», — подумал он.
— Какое же это соревнование с такими конями! — не унималась Лена. — Это неправильно. Правда, Петр Михайлович.
Агроном и на этот раз ничего не ответил ей.
— Соревнование соревнованием, — сказал он тете Даше, — а за лошадьми вы обязаны следить и не допускать, чтобы мучили скотину. Если кой у кого совести нет, надо мозги вправлять. — И он тронул своего жеребца.
— Чем говорить-то, — услышал он за спиной голос Лены, — распряг бы своего бегуна да помог бы… Этак легко — покуривать да указывать.
«Заело!» — подумал Дементьев, не понимая, грустно или весело ему от этого.
Проехав немного, он не утерпел и оглянулся. Но рыжий пригорок закрыл поле, и никого уже не было видно.
Снова потянулись поля, лужи, озими. Показалась кривая одинокая сосна с изогнутыми сучьями. Дементьев почему-то любил ее. Когда он подъезжал с той стороны к Шомушке, эта сосна встречала его на повороте дороги, тихая и приветливая, и словно указывала туда, где деревня, где река Медведица, где Лена.
Теперь сосна стояла, словно чужая, и равнодушно шевелила своими тяжелыми лапами.
— Ну, бойся, — сказал Дементьев жеребцу и выплюнул окурок в лужу.
7
Шесть дней от зари до позднего вечера бригада возила на поля сыпец. Мешкать, как мешкают другие бригады, было нельзя. В других местах удобряли нормально — успеют. А здесь полуторное количество семян попросит полуторного количества пищи. Заботливая бригадирша, тетя Даша, торопила ребят: удобрения немного, надо его прибрать к рукам поскорей, пока другие не захватили.
На беду испортилась погода. Просыпаясь, Лена первым делом глядела в окно, но каждый день видела одно и то же: все небо обложено неподвижными серыми облаками, а под ними низко-низко, чуть не задевая за крыши, летели рваные, как ветошь, тучки. Днем и ночью, словно сквозь сито, сеял дождик, и мокрые воробьи попискивали под застрехами. В обед в избах приходилось жечь керосин. Дорога, которая стала было просыхать и на горбинах уже не оставляла следа, снова расквасилась. Лошади вконец измучились. Их перестали гонять на пашню и вываливали кучи прямо на дороге. Лена пристала к Анисиму, чтобы он сплел кузова, и вся бригада стала разносить сыпец на себе, прикрепив эти кузова на спину.
Так было шесть дней, а на седьмой день на поле пришел председатель Павел Кириллович.
Он отозвал тетю Дашу в сторону и, глядя в ноги, сказал:
— Больше со скотного двора навоз брать запрещаю. Хватит. И назавтра кони занаряжены в другую бригаду. И так больше других навозили.
— Да как же вы нас с другими равняете! — удивилась тетя Даша. — Ведь нам и надо больше, чем другим.
— Не дам вам больше, чем другим. Вот бумага пришла — десять центнеров зерна передать «Красному пахарю». У них не хватает. А у нас будто хватит! Не дам я вам семян выше нормы.
— Ты не шути, председатель, — тихо сказала тетя Даша. — Для чего, думаешь, мы тут полную неделю мокнем? Агроном-то тебе что говорил?
— Не агроному отвечать, а мне. Где я вам зерно возьму?
— Так ведь правление-то согласно?
— Тогда было согласно, а теперь не согласно. Пусть райзо официально напишет, тогда будем разговаривать.
— Нет, обожди. Сейчас я ребят позову. Лена!
Но Павел Кириллович повернулся и, весь сжавшись от дождя, зашагал в деревню.
8
Работалось в этот день плохо. С поля ушли раньше обычного. Вечером в избе у Лены комсомольцы устроили собрание, с протоколом, с резолюцией — все честь честью. Порешили взять недостающее зерно из личных запасов и разошлись уговаривать на это своих отцов и матерей. Уговорить оказалось нелегко. В прошлом году хлеба пожгла засуха, и у некоторых колхозников в сусеках к весне ничего не было. Но все-таки после долгих разговоров почти всех удалось уломать. Один Никифор никак не поддавался на это дело. Сперва с ним беседовала Настя, потом пришлось пойти Лене. Как только Лена намекнула о зерне, Никифор взял газету и не стал слушать. Без толку пробившись часа два, Лена махнула рукой и, прикинув в уме, сколько обещают дать остальные, решила, что можно обойтись и без Никифора. Но когда пошли по избам отмерять обещанное зерно, все переменилось. Люди прослышали, что Никифор не согласен, и тоже задумались.