«Его бесспорная заслуга
Есть окончания войны.
Его приветствовать, как друга Людей, вы искренне должны…» (1918 г.)16.
Возможно близостью к своей троюродной сестре «Шурочке» Домонтович – Александре Коллонтай объясняются некоторые псевдополитические поэзы «непревзойденного Северянина». Так, у него есть стихи унижающие А. Ф. Керенского:
«Да, он поэт!
Да, он фанатик,
Идеалист stille decadance,
Паяц трагичный на канате,
Но идеальность – не баланс…» (май 1918 – «Александр 1V»)17.
Также он резко относился к эмигрантам. Сам же Северянин, застрявший на своей мызе в Эстонии, как, скажем, Леонид Андреев и Илья Репин в Финляндии – в частях бывшей Российской империи писал:
«Они живут политикой, раздорами и войнами, Нарядами и картами, обжорством и питьем, Интригами и сплетнями, заразными и гнойными, Нахальством, злобой, завистью, развратом и нытьем» («Чем они живут», 1923 г.)18.
Но будет справедливо сказать, что вся эта филиппика дает характеристику любой эмиграции… Во всяком случае, в большевистский рай его приманила лишь II Мировая война, хотя он пел в 20-е годы близкое нам по теме:
«И может быть, когда-нибудь
В твою страну, товарищ Ленин,
Вернемся мы…»19.
И одновременно вещи названы своими именами:
«Ты потерял свою Россию.
Противопоставил ли стихию
Добра стихии мрачной зла?».
Ответить на кардинальный вопрос: что было противопоставлено «стихии мрачного зла» – невозможно. Поражение белых закономерно:
«Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что толку охать и тужить -
Россию нужно заслужить!» – так Северянин заканчивает стихотворение и можно только диву даваться, как это стихотворение проникло в советский сборник: кажется, в советской печати никогда нельзя было прочитать о «стихии мрачного зла».
Интересен и поэтический портрет Ленина, исполненный Пастернаком. И в данном случае – не может идти речь о государственном заказе. Цитата длинная, но выбросить из нее что-либо нельзя, ибо теряется смысл шедевра:
«Чем мне закончить мой отрывок
Я помню, говорок его
Пронзил мне искрами загривок
Как шорох молньи шаровой.
Все стали с мест, глазами втуне
Обшаривая крайний стол,
Как вдруг он вырос на трибуне,
И вырос раньше, чем вошел.
Он проскользнул неуследимо
Сквозь строй препятствий и подмог,
Как этот, в комнату без дыма
Грозы влетающий комок.
Тогда раздался гул оваций,
Как облегченья, как разряд
Ядра, не властного не рваться
В кольце поддержек и преград.
И он заговорил. Мы помним
И памятники павшим чтим.
Но я о мимолетном. Что в нем
В тот миг связалось с ним одним?
Он был – как выпад на рапире,
Гонясь за высказанным вслед,
Он гнул свое, пиджак топыря
И пяля передки штиблет.
Слова могли быть о мазуте,
Но корпуса его изгиб
Дышал полетом голой сути,
Прорвавший глупый слой лузги.
И это голая картавость
Отчитывалась вслух во всем,
Что кровью былей начерталось:
Он был их звуковым лицом.
Столетий завистью завистлив,
Ревнив их ревностью одной,
Он управлял теченьем мыслей
И только потому – страной.
Тогда его увидев вьяве,
Я думал, думал без конца
Об авторстве его и праве
Дерзать от первого лица.
Из ряда многих поколений
Выхолит кто-нибудь вперед.
Предвестьем льгот приходит гений
И гнетом мстит за свой уход». (1923, 1928) Жирным шрифтом я хотел подчеркнуть главную идею Пастернака: ранняя смерть Ленина в конечном итоге привела к тирании. Это моя расшифровка, ибо никаких цензурных изъятий это место не претерпело, В верстке 1957 года, которую он лишь немного изменил, мы читаем приблизительно то же самое, пожалуй, словесный сгусток еще более жесток, но и только:
«Когда он обращался к фактам,
То знал, что полоща им рот
Его голосовым экстрактом,
Сквозь них история орет.
И вот, хоть и без панибратства,
Но и вольней, чем перед кем,
Всегда готовый к ней придраться,
Лишь с ней он был накоротке.
Столетий завистью завистлив,
Ревнив их ревностью одной,
Он управлял теченьем мыслей
И только потому – страной.
Я только думал о происхожденьи
Века связующих тягот.
Предвестьем льгот приходит гений
И гнетом мстит за свой уход» 22 Другая мысль: Ленин – это голос масс, плоть от плоти ее, и в этом близость к рассуждениям Льва Троцкого. Например, в описании костюма вождя… Впрочем, в поэме Сергея Есенина «Анна Снегина» разговор поэта, которого крестьяне обзывают «беззаботнйком», с земляками летом 17 года носит тяжелый характер: речь идет о разрухе, земле, войне и раздорах. Поэт не знает ответы на эти вопросы. Поэт и чернь. Знакомо? Угрюмые и опасные лица- все чревато взрывом:
«И каждый с улыбкой угрюмой
Смотрел мне в лицо и в глаза,
А я, отягченной думой,
Не мог ничего сказать.
Дрожали, качались ступени,
Но помню
Под звоном головы:
«Скажи,
Кто такое Ленин?»
Я тихо ответил: «Он – вы».
Сергей Есенин «Анна Снегина» (1925 г.) (Черновой вариант страшнее: «С улыбкой кривой и угрюмой / Мне каждый глядит в лицо») 23.
Интересен образ Ленина в одноименной поэме, задуманной еще в 1921-22 годах, но законченный летом 1924-го, уже после смерти вождя. Безусловное влияние Клюева. И вновь задается вопрос: откуда появился Ленин, как он мог стать символом эпохи?
Вот эти строки:
«Россия -
Страшный, чудный звон.
В деревьях березь, в цветь – подснежник.
Откуда закатился он
Тебя встревоживший мятежник?
Суровый гений! Он меня
Влечет не по своей фигуре.
Он не садился на коня
И не летел навстречу буре.
Сплеча голов он не рубил,
Не обращал в побег пехоту. ….
Для нас условлен стал герой
Мы любим тех, кто в черных масках,
А он с сопливой детворой
Зимой катался на салазках.
И не носил он тех волос,
Что льют успех на женщин томных, -
Он с лысиною, как поднос
Глядел скромней из самых скромных.
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс…
Шуми и вей!
Крути свирепей, непогода,
Смывай с несчастного народа
Позор острогов и церквей»24.
Ленин – сфинкс. Образ заимствован у Клюева. И, действительно, можно ли понять, какой силой вождь потряс земной шар?
Ответа нет. Любопытно, что у Есенина две России: первая -чудный церковный звон и дивный пейзаж Родины; вторая – Россия – позор острогов и церквей. Поэт мечется между прошлым и настоящим. Он пересматривает историю России;
«Была пора жестоких лет,
Нас пестовали злые лапы,
На поприще крестьянских бед
Цвели имперские сатрапы».
Далее политэкономия в духе школы Покровского и не то, что это неправда, но, что называется: правда, да не вся:
«Монархия! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
Народ стонал, и в эту жуть
Страна ждала кого-нибудь…
И Он пришел…
Он мощным словом
Повел нас всех к истокам новым… …
И мы пошли под визг метели,
Куда глаза Его глядели:
Пошли туда, где видел Он
Освобожденье всех племен… …
И вот Он умер… …
Того, кто спас нас, больше нет.
Его уж нет, а те кто вживе,
А те, кого оставил ОН,
Страну в бушующем разливе
Должны заковывать в бетон.
Для них не скажешь: «Ленин умер!»
Их смерть к тоске не привела.
Еще суровей и угрюмей
Они творят Его дела..,» 25.
Страна ожидает Мессию – Он приходит и народ идет за ним. Нечто ветхозаветное в стихах Есенина. Но страна крестьянская и христианская: ожидание чуда, ожидание Избавителя…
Сравнение Ленина с Петром Великим со временем станет расхожим. Правда, с добавлением различных «но». Заключительные слова поэмы «Песнь о великом походе» в варианте, опубликованном в журнале «Октябрь». (Москва, 1924 г., №3), то есть почти сразу же после смерти Ульянова. Есть строки, связывающие геополитические идеи Петра и Ленина в отношении Востока. И на сцене появляется также тень Клюева, плененного Востоком: