Мальчик чувствовал голод, но не покидал своего тайника. Видел, как Павел возвращается домой. Шел он, шатаясь, болтал сам с собой, размахивал руками. Пробовал даже запеть и плясать, но закачался на ногах и чуть не рухнул на землю. Вошел в почти бессознательном состоянии домой, где избитая, покалеченная жена быстро уложила его на постель и стянула ботинки. Володя слышал, как пьяный мужик храпел и сквозь сон выкрикивал проклятия.
Крестьянка подошла к калитке и выглядывала кого-то нетерпеливо. Услышавши шаги со стороны сада, собрала несколько камней, лежащих на подворье, и положила под стену дома, подальше от окошка.
Приблизились к ней две женщины. Одна была Настька с выступающим из-под фартука животом, заплаканная и испуганная; другая – маленькая сгорбленная старушка, деревенская знахарка. Ее желтое изборожденное черными глубокими морщинами лицо имело сосредоточенное выражением. Черные, круглые, как у птицы, глаза бегали беспокойно.
– Освободи, тетка, девушку от ребенка! – шепнула крестьянка. – После жатвы принесу серебряный рубль! Клянусь Христом!
– Спешите, спешите! – бурчала знахарка, засучивая рукава.
Мать помогла Настьке улечься на камни. Лежала так, что живот выпирал, словно раздутое туловище коня, который пропал три дня назад и лежал в лесу, где гниющие объедки грызли собаки.
Старушка поискала около одежды девушки и буркнула:
– Ну дай, соседка, доску…
Крестьянка принесла тяжелую широкую доску, на которой стирали белье. Знахарка, выкрикнувши непонятные слова заклятий, подняла ее и изо всей силы ударила лежащую по животу. Раздался сдавленный стон и тихий плач, а после него последовали новые удары.
Длилось это долго. Стоны, скрежет стиснутых зубов и глухие отзвуки ударов.
Девушка ужасно вскрикнула и замолчала.
– Уже… – буркнула старуха. – Принеси теперь воду и церковную свечку!
Бормоча заклятья, брызгала она на неподвижную Настьку воду и ходила вокруг со свечкой в руке, повторяя без перерыва:
– Господи, смилуйся! Господи, смилуйся!
Мать склонилась над лежащей девушкой и внезапно отбежала, протирая испуганные глаза, хватаясь за волосы и шепча:
– Тетка Анна, Настька мертвая… Настька мертвая!
Упала на землю и билась головой о стену. Где-то недалеко заиграла гармоника. Веселые высокие ноты бежали в поспешности, догоняя друг друга и резвясь.
Молодой беззаботный голос напевал:
Глава III
Вся деревня собралась перед домом Халина. Белый гроб, сбитый наскоро из строганных досок, стоял на двух табуретах в правом углу хаты. На полке с черными закопченными иконами горела восковая свеча.
Молодой поп, маленький, худой, в потрепанной сутане и старой ризе из черного бархата отправлял молитвы. Пел сухим голосом, как если бы всей силой воли сдерживал боль. Голубые глаза все время заволакивались слезами, сильно сжимал он в бледной руке крест и, тяжело отдуваясь, пел оборванные слова молитв.
Не смотрел на толпящихся вокруг крестьян. Прятал глаза под опущенными веками. Время от времени бросал взгляд на умершую Настьку. Видел ее заостренный нос, морщинки боли около уст и один мутный, не закрывшийся полностью глаз. Тогда внезапно прекращал пение, со свистом втягивал воздух и сильней впивался худыми пальцами в металл креста.
Богослужение закончилось. Прозвучали ужасные, рыдающие слова:
– Упокой ее, Господи, в приращении святых Твоих!
Мужики вынесли Настьку и двинулись быстрым шагом на кладбище, где паслись оставленные без присмотра коровы, а собаки бегали среди хвостов запутанных зарослей ивняка и вьюнков. Над могилой девушки быстро вырос маленький холмик из желтой глины, и над ним белый деревянный крест без надписи.
Господин Ульянов пригласил попа к себе на чай, говоря ему:
– Издалека приехали, отец, утомились, наверное. Очень просим к нам!
Халин не задерживал священника. Рад был, что может избавиться от незнакомого попа из далекой приходской церкви. Чужой и «ученый» человек испортил бы поминальное пиршество, стеснял бы всех. Мария Александровна поддержала просьбу мужа. Молодой поп с мягкой, застенчивой улыбкой в молчании кивнул головой, снимая с себя траурную ризу и завертывая в красный платок крест, кропилко и бутылку с освященной водой. Вытряхнул из кадильницы угли и взглянул на крестьян. Ели они, беря пальцами из маленькой мисочки небольшие доли пшенной каши и нетерпеливо поглядывая на осиротевших родителей, выравнивающих лопатами могилу.