Ульянов задумался. Представил себе проститутку, полную ненависти и понимания собственной нужды, в минуту, когда дали бы ей нож в руки и сказали: «Иди и мсти безнаказанно!». Погуляла бы она! Усмехнулся помимо воли и с сочувствием взглянул на девушку. Сама того не зная, научила его великому делу – использованию силы ненависти.
Заметила его улыбку и спросила подозрительно:
– Почему смеешься?
Чтобы не выдать свои мысли, ответил:
– Христос для вас был немилосердным, а в то же время горит перед ним лампадка. Поэтому смеялся…
Она пожала беспечно плечами и буркнула:
– Пусть знает, что я в сердце ношу доброту…
Взглянула на гостя и произнесла серьезно:
– Ну и что? Мне раздеваться? Э-э, ты какой-то странный, другой!
– Поболтаем с тобой без раздевания, – ответил он весело. – Не опасайтесь, я заплачу!
– Глупый! Я только за работу беру деньги! – воскликнула она – Я не нищая, которая стоит у церкви с протянутой рукой.
С Грушей Ульянов быстро подружился.
Бывал у ней также, как ее клиент, оплачивая регулярно, и тогда говорила она ему бесцеремонно «ты» и относилась к нему достаточно грубо. Но чаще посещал ее как знакомый и сосед. Угощала тогда его чаем с баранками, разговаривала серьезно, собранная и стыдливая. Перед его посещениями прибирала кровать и выносила умывальник в сени. Возвращаясь к нему, говорила с уважением: «Владимир Ильич», не позволяла никакой вольности себе, и даже шуток.
Когда произошла забастовка на фабрике Злоказова, Ульянов написал прокламацию о тактике рабочих и саботаже, а ее копии раздавала Груша, имеющая там многочисленных знакомых. Ее арестовали, доставили в следственный отдел, голодом, битьем требуя названия организации, к которой она принадлежала. Ничего не сказала и не выдала Владимира. Наказали ее на два года тюрьмы.
Ульянов скоро о ней забыл. Была она для него маленькой, крошечной, едва заметной вехой на его дороге, бегущей в неизвестную даль, где только он один отчетливо видел свою цель, ничем не затуманенную, всегда светлую.
Напомнил ему о девушке брат сторожа, вернувшийся из тюрьмы, где навещал какого-то крестьянина.
– Груша велела передать привет и сказать, что для нее безразлично, где сгнить – в больнице или в тюрьме.
Ульянов пожал плечами, как если бы говоря: «Ну, это и хорошо!».
Не имел времени морочить себе голову такими мелочами, обломками жизни. Окруженный словарями и учебниками для самостоятельного обучения, он изучал в этот период иностранные языки.
Хотел ли он думать о смешной проститутке, зажигающей жертвенную лампадку перед святым образом, поглядывающим на ложе распутства? Не было у него ни тени сентиментальности. Не был согласен он со сравнением этой падшей девушки с маленькой лампадкой жертвенной. Для него была она щепкой, отколовшейся при рубке леса жизни, когда речь шла о трущобе – густом, мрачном, непроходимом бору.
Глава VII
Веселость и радостное ощущение свободы не покидали Владимира Ульянова. Ничто не могло заглушить или хоть бы омрачить этого настроя. Полученные им сведения о смерти сестры Ольги, горе и болезни матери скользнули по нему, как временные тени, исчезающие без следа. Чувствовал он себя как вождь на поле битвы.
Все стало основательно изучено, обдумано, приготовлено. Враг, в свое время окруженный со всех сторон, получит сокрушительный удар. Победа интуитивно чувствовалась так отчетливо, что при мысли о битве какая-то пленительная дрожь пронизала вождя.
Нетерпеливо поджидал он окончания пребывания в Самаре.
В конце концов настал долгожданный день. Ульянов в это время выехал в Петербург; месяц назад подав прошение о допуске его к дипломному экзамену в университете. Ни с кем не поддерживая отношений в столице, он сдал экзамены и вошел в списки адвокатуры.
Читая подтверждающий это документ, улыбнулся загадочно. Вспомнил голубые глаза и золотоволосую головку, склонившуюся над столом. Промелькнула у него мысль: «Елена живет в Петербурге. Мог бы пойти к ней и сказать, что один мелкий этап прошел и что пройду все, ибо так решил!».
Скривил губы презрительно и шепнул:
– Зачем?
Вернулся в Самару, где поселилась Мария Александровна, и начал адвокатскую карьеру. Первое переданное ему дело касалось защиты работника, обвиненного в краже. Ульянов навестил своего клиента в тюрьме. Небольшой человек со злыми, бегающими глазами, увидев адвоката, начал клясться на всем святом, что ничего не трогал и что был обвинен за кражу по причине ненависти, питаемой к нему купцом.
– Когда-то на митинге, господин адвокат, сказал ему, что он дерет наши шкуры и пьет кровь. Отомстил теперь мне… – утверждал рабочий.