— Вильгельм, быстрее, — сверху с обзорного балкона для встречающих раздался властный голос. — Благин с Рыбушкиным уже взлетели.
Издали послышался шум моторов и две чёрные точки стали медленно подниматься над горизонтом.
Начальник аэропорта оборчивается, щурится от солнца, пытаясь разглядеть говорящего: "Пять минут, товарищ Харламов".
— Может быть полетите позже, — в глазах Каминского зажглись насмешливые огоньки. — завтра тоже будут полёты.
По опущеной вниз лестнице карабкались вверх два подростка лет десяти: девочка и мальчик, а провожавшая их женщина шла навстречу нам и всё время оглядывалась на них.
"Блин, что же делать? Остаться на земле и добиваться отмены вылета? Ну, отменят этот вылет, сдадут меня в психушку, а затем продолжат свои эксперименты.
Полететь сейчас и попытаться поговорить с пилотами? С начальством — бесполезно, оно ни за что не отвечает и всегда ни при чём".
Бросаюсь бегом к самолёту и легко взлетаю наверх по крутым ступеням почти не держась за поручни. Стоящий сбоку от входа авиамеханик начинает крутить лебёдку подъёмного механизма трапа. Аэродромные авиамеханики, стоя в кузовах двух автомобилей начинают пневматическую раскрутку винтов. Наконец-то трап зафиксиван, входной люк в полу закрыт и стало тише. Прошу молодую улыбчивую бортпроводницу, появившуюся из пассажирского салона в хвосте самолёта, проводить меня к лётчикам. Та призывно машет, следуй, мол, за мной, шум от работавших рядом в крыльях двигателей, всё-таки, не располагает к разговорам. Высокий потолок в проходе позволяет идти свободно, не пригибаясь. Проходим радиорубку, массивная радиостанция соседствует со шкафом портативной АТС, привинченной к переборке отсека через пружинные амортизаторы, попадаем в пассажирское купе на восемь мест, занятых серьёзными мужчинами в костюмах. Дальше двустворчатая металическая дверь в кабину пилотов, открытая сейчас, а за ней виден ещё один пассажирский салон, в конце которого, в самом носу самолёта, место штурмана. В дверной проём сквозь лобовое стекло виднеется кусочек синего неба, а по бокам на возвышении — кресла лётчиков.
— Товарищ Журов, — кричит моя проводница запрокинув голову назад.
Небо заслоняет голова лётчика.
— Товарищ Журов, моя фамилия Чаганов, — перехватываю инициативу. — разрешите к вам в кабину?
Лётчик окидывает меня оценивающим взглядом.
— Ну, давай, заходи, коль не трус.
Захожу в кабину пилотов и оглядываюсь не находя сиденье для себя, их только два: для пилотов. Засмеявшись, второй пилот достаёт из-за своего кресла кусок широкой толстой доски и кладёт её поперёк прохода, закрывает дверь на засов. Получается что-то вроде сиденья с дверью в качестве спинки. В довершение получаю настоящий кожаный лётный шлем, предел моих детских мечтаний.
— Место инструктора, — подмигивает мне Журов.
"Хорошо вышло… обзор, конечно, будет похуже, чем у пилотов, сидящих справа и слева от меня, но намного лучше если бы я остался стоять внизу в проходе".
Командир с напарником сидят за штурвалами похожими на автомобильные баранки, перед каждым свой набор приборов.
— Взлёт! — командует Журов в ответ на взмах флажка выпускающего.
Я берусь руками за спинки кресел лётчиков. Самолёт начал плавно ускоряться слегка покачиваясь из стороны в сторону, после короткой разбежки легко отрывается от земли и нежиданно быстро для своего грузного тела набирает высоту. Михеев — второй пилот, а точнее, как я понял из обрывков фраз, которыми обменивались лётчики, приёмщик самолёта от военных, по переговорному устройству, микрофон которого на металической штанге закреплён впереди и чуть выше голов пилотов, начинает принимать доклады с постов мотористов в крыльях и авиамеханика в хвосте самолёта.
"Максим Горький" делает широкий круг на аэродромом, вдали видны кремлёвские башни и золотые купола храмов. Начинаю усиленно крутить головой в поисках наших самолётов сопровождения, но обзор у меня из кабины пилотов не очень: только вперёд и в стороны — четверть сферы.
"Может Благин передумал хулиганить"?
Как бы отвечая на мой вопрос справа от МГ появляется маленький одноместный биплан и не спеша начинает обгонять нас.
"Как-то не чувствуется особой быстроты в этой этажерке, даже по сравнением с нашим медлительным гигантом. Впрочем, гигантский в нем, на мой взгляд, только размах крыльев (63 метра), а по другим габаритам — уровень, скажем, ИЛ-18".
Опередив нас метров на триста биплан делает правую "бочку", теряя при этом скорость, которая уводит его от нас вправо. Журов переключается на внутреннюю связь пилотской кабины и что-то недовольно бурчит. Самолётик делает боевой разворот и пропадает из виду.