Основным «промыслом» была доставка воды, как самая востребованная услуга в это непростое время. Наша «водовозочка», скрипучая, неуклюжая, но такая нужная, трудилась с утра до вечера. Мы разделились на бригады: одни таскали воду из обмелевшего Днепра, наполняя бочку, другие — развозили ее по дворам. К концу месяца у нас было уже семнадцать «постоянных клиентов» — дворов, куда мы регулярно доставляли воду для полива. Платили нам кто чем: кто давал хлеба, кто картошки; иногда платили деньги — обесценившиеся «керенки» или новенькие советские рубли, на которые, впрочем, мало что можно было купить.
Были и другие работы. Беспризорники, гордо называвшиеся теперь «пионеры», помогали колоть дрова, пололи огороды, убирали мусор на улицах, носили передачи в больницу. Особенно охотно нашими услугами пользовались те, кто работал в новой управе или в ревкоме — они целыми днями пропадали на службе, а за своими огородами и хозяйствами следить было некогда. Я был этому только рад. Во-первых, это была какая-никакая, а все же «работа на Советскую власть», что придавало нашему отряду определенный статус. А во-вторых, у меня появлялись связи, знакомства. Меня уже знали в лицо некоторые ревкомовские работники, здоровались, иногда даже расспрашивали о наших «пионерских» делах. Та же самая Фотиева, ведавшая социальной сферой, постоянно к нам обращалась. По слухам, слава о нашем отряде дошла даже до самого председателя ревкома, товарища Фирсова. И это внушало мне некоторые надежды.
В тот день, закончив с навесом у тетки Дарьи и получив заслуженную награду — по паре еще теплых, рассыпчатых картофелин в мундире и по хрустящей зеленой луковице каждому, мы возвращались в свой «пионерский дом». Шли гурьбой, уставшие, потные, но довольные. Впереди — недолгий отдых, а потом — снова за работу, таскать воду.
Но сегодняшний день преподнес нам сюрприз.
Когда мы проходили мимо старой водонапорной башни, возвышавшейся над станцией, как изуродованный символ войны, мы увидели там необычное оживление. У подножия башни копошились несколько рабочих, что-то чинили, стучали молотками, переругивались. А рядом с ними, заложив руки за спину и внимательно наблюдая за их работой, стоял сам председатель ревкома, товарищ Фирсов. Невысокий, коренастый, в неизменной кожаной тужурке, по случаю жары расстегнутой на груди, в сдвинутой на затылок фуражке со звездой.
Мы остановились поодаль, с любопытством наблюдая за происходящим.
— Что это они там делают? — спросил Костик.
— Не иначе, башню чинят, — предположил Гнатка. — Давно пора. А то воды в городе совсем нет.
У меня внутри все оборвалось. Вода пойдет из колонок? Это, конечно, хорошо для города. Но для нас, для нашего «пионерского отряда»… это был конец нашего главного заработка. Если вода будет в колонках, кто же станет платить нам за то, чтобы мы таскали ее из Днепра?
Нужно было что-то делать. И делать немедленно. «Куй железо, пока горячо», — мелькнула в голове известная поговорка.
Я решительно шагнул вперед, растолкав своих «пионеров».
— Товарищ председатель! — громко сказал я, подходя к Фирсову.
Тот удивленно обернулся. Рабочие тоже перестали стучать молотками и с любопытством уставились на меня.
— Ты кто такой будешь, хлопчик? — строго спросил Фирсов, смерив меня взглядом с ног до головы.
— Я — Брежнев Леонид, командир пионерского отряда имени Парижской Коммуны, — отрапортовал я, стараясь говорить как можно увереннее. — А это — мои бойцы.
Фирсов хмыкнул, но в его глазах мелькнул интерес.
— А, пионеры… Слыхал, слыхал про вас. Говорят, дельные ребята, помогаете городу. Ну, и чего тебе, «командир» надобно?
— Товарищ председатель, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Вы вот башню починили почти, воду в колонки даете. Это хорошо. Да только при этом у детей хлеб отнимаете!
Фирсов удивленно поднял брови. Рабочие вокруг загудели.
— Это как же так, отнимаю? — нахмурился председатель. — Я, наоборот, для народа стараюсь, чтобы вода была, чтобы жизнь налаживалась.
— А так, товарищ председатель, — продолжал я, чувствуя, как на меня смотрят десятки глаз, и от этого становилось немного не по себе, но отступать было поздно. — Наш пионерский отряд, он ведь не от хорошей жизни создался. Это — беспризорники, сироты. Родителей у многих война отняла. Жить нам негде, есть нечего. И мы вот, как вы, верно, знаете, сами себе приют организовали. И чтобы прокормиться, воду таскаем из Днепра, людям в огороды, тем и живы. А теперь, если вода в колонках будет, наша работа никому не нужна станет. И что тогда им делать? С голоду помирать? Или опять по улицам слоняться, воровать?