Кажется, мои слова произвели впечатление. Фирсов задумался, потирая подбородок.
— Так, говоришь, на доставке воды зарабатываете? — переспросил он. — И много у вас таких «работников»?
— Десять человек, товарищ председатель, — ответил я. — И еще семеро малышей, которых мы кормим. И мы не только воду таскаем. Мы и другую работу выполняем — дрова пилим, мусор убираем, старикам помогаем. Мы — полезные члены общества!
— Полезные, говоришь… — Фирсов снова хмыкнул, но уже не так строго. — Ну, допустим. И что же ты предлагаешь, командир? Чтобы я башню обратно сломал, чтобы вы и дальше воду таскали?
— Нет, товарищ председатель, — усмехнулся я. — Башню, конечно, ломать не надо. Вода городу нужна. Но раз уж так получилось, что ревком нас, можно сказать, работы лишает, так пусть другую работу даст. Ну и с оплатой что-нибудь порешать надобно! Мы ведь не дармоеды какие-нибудь. Мы работать хотим и можем. Дайте нам работу, и мы докажем, что «пионеры» — это настоящая опора Советской власти!
Я замолчал, переводя дух. Что же, я сказал все, что хотел. Теперь оставалось только ждать его решения.
— Так, значит, говоришь, работу вам давай? И плату за нее? — Фирсов прошелся взад-вперед, заложив руки за спину, — А какую работу, позволь спросить, вы, пионеры, выполнять можете? Кроме как воду таскать? Не на завод же вас ставить, малолеток.
— Любую, товарищ председатель! — горячо воскликнул я. — Какую поручите! Мы можем улицы подметать, мусор убирать. Можем в больнице помогать — полы мыть, больным воду носить. Можем на огородах общественных работать — полоть, поливать. Дрова пилить для школы или для столовой. Да мало ли работы в городе, где мужских рук не хватает, потому что все на фронте? Мы — не белоручки, работы не боимся!
— Хм… — Фирсов снова задумался. — Идея, конечно, не лишена смысла. Беспризорников в городе действительно много, и это — проблема. А если их организовать, направить их энергию в полезное русло… Может, и толк какой выйдет.
Он остановился, посмотрел на меня в упор.
— Ладно, командир. Убедил. Напишу в губком, чтобы ваш «пионерский отряд имени Парижской Коммуны» признали официально. Пайки выделим, и дел вам найдем. Город у нас запущенный, после всех этих… властей, — он выразительно хмыкнул, — дел невпроворот. Будете помогать городскому хозяйству. Но, — он поднял палец, — нужен будет над вами старший. Взрослый человек, который будет за вас отвечать, за дисциплину, за порядок. А то я вас знаю, сорванцов — без присмотра чего только не натворите!
Старший… Это было неожиданно, но, в общем-то, логично. Кто-то должен был нести ответственность. Но абы кого видеть над собой, какого-нибудь назначенного ревкомом чинушу, который будет только командовать и мешать, мне совсем не хотелось. И тут я вспомнил про рабочего Свиридова. Завод почти не работал, и он, несмотря на награды за уничтоженный бронепоезд, перебивался теперь случайными заработками. Вот кто мог бы стать для нас настоящим наставником и защитником!
— Товарищ председатель, — сказал я решительно. — Есть у меня на примете такой человек. Свиридов Иван Евграфович. Рабочий с Днепровского завода, инструментальщик. Человек уважаемый, подпольщик. Он сейчас не у дел. Он бы мог нашим отрядом руководить. И мы бы его слушались.
Фирсов кивнул.
— Свиридов… Знаю такого. Хороший мужик. Что ж, кандидатура подходящая. Присылай его ко мне завтра, поговорим. А ты, командир, — он снова посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула усмешка, — заходи тоже. Будем составлять план работы для ваших… пионеров.
— Есть, товарищ председатель! — гаркнул я, чувствуя, как от радости и гордости у меня перехватывает дыхание. — Не подведем!
Жизнь нашего «пионерского отряда» круто изменилась. Нас признали, дали работу. Со Свиридовым я, хоть и не без труда, но договорился. Зайдя к нему в тот же вечер, рассказал весь расклад, и слезно попросил:
— Иван Евграфович, помоги ты нам, ради Христа. Возглавь, хотя бы временно, нашу коммуну!
— Лёнька, ты что, очумел? Да какой я тебе педагог? — возмутился поначалу Свиридов.
— Да мне, главное дело, чтобы перед начальством нас представлять. А так-то я сам с ними возиться буду!
— А ну как натворите чего?
— Да что они натворят, хуже обычного беспризорного баловства? Ну, стащат что-нибудь — так накажем!
В конце концов, Свиридов согласился. Он был человеком строгим, но справедливым, и ребята его уважали и слушались. Сам Иван Евграфович получил паек совслужащего, и, кажется, был вполне этим доволен. Надо сказать, что среди подростков он очень быстро завоевал авторитет: рассудительный и спокойный, а главное — очень мастеровитый, умеющий изготовить что угодно, Иван Евграфович вскоре стал примером для подражания у ребят. Несколько раз мы устраивали натуральные экскурсии по заводу, где он много рассказывал про его работу — про гигантские прокатные станы, мощные паровые молоты, прессы, бесконечно-длинные вальцы, огромные, ныне потухшие домны и мартены. Его слушали, открыв рот: для этих, по большей части деревенских ребят, увиденное казалось каким-то чудом, обителью гигантов, способных творить невообразимые простым смертным вещи.