— Ну, теперь подождём, — сказал Гнатик. — Может, и получится что.
— Да ты что! Обязательно получится! — обиделся Костик.
Вечерело. Мы сидели у входа в наш шалаш, ставший почти домом. Над головой, на веревках, покачивались связки вяленой рыбы. Неподалеку дымила наша импровизированная коптильня. Дети, согретые и накормленные, под присмотром Гнатика возились с удочками у воды. Я смотрел на приятелей, и странное чувство охватывало меня. Современные мне подростки умеют строить дома и готовить рыбу только в каком-нибудь «Майнкрафте», эти же крепко стоят на ногах. Кажется, закинь их с вертолета в тайгу — они не пропадут, выживут, отмашутся от волков, убегут от медведя и смогут выйти к людям. И откуда у них столько практических навыков? Может, от отцов, простых работящих русских мужиков; а может быть, сама жизнь в это суровое время научила их быть находчивым. Я же, инженер из будущего, пока мог предложить только свои идеи, которые неспособны воплотить в жизнь мои не слишком умелые руки. Ну ничего, научусь. Иначе в этом мире не выжить.
Окончательно стемнело. Костя и Игнат разошлись по домам, а мы с Нюсей и Дорой снова забрались в шалаш, укрылись дерюгой и остатками простыни. Снаружи доносились обычные звуки реки — шум ветра в ветвях вязов, крик цапли, уханье филина, ночной лягушачий концерт и отдаленные, неясные шумы со стороны города. Дети быстро уснули. Я лежу, прислушиваясь в темноте, тревожусь за будущее и пытаюсь представить какой-то план на завтра. Усталость и напряжение дня брали свое, и я сам не заметил, как начал проваливаться в сон, как вдруг…
Резкая боль и невозможность вздохнуть вырвали меня из дремы. Чья-то сильная, пропахшая махоркой и порохом ладонь намертво зажимала мне рот! Я попытался было дернуться, но рука неизвестного была будто бы выкована из железа. В темноте я различил неясный силуэт человека, склонившегося надо мной, и услышал его напряженный шепот прямо в ухо:
— Тихо, пацан! Не дергайся, а то хуже будет!
Глава 5
Я замер. Холодный, всепроникающий ужас сковал все тело. Жесткая, мозолистая ладонь давила на рот и нос, полностью перекрывая воздух. В слабом предутреннем свете, пробивавшемся сквозь висевшую на входе в шалаш дерюгу, блеснуло лезвие ножа.
Сон как рукой сняло. «Вот и допрыгался ты, „Лёня“, — мелькнула в сознании трусливая мысль. — Верно, кто-то из этих уродов-антисемитов выследил пацанов, когда они сюда таскали харч и шматьё. И неймется же им!»
— Тихо, пацан, — прошипел мужик мне прямо в ухо, низким и глухим голосом. — Без глупостей, понял? Дёрнешься — заколю, как порося!
Мозг лихорадочно заработал. Кричать? Бесполезно. Здесь, в плавнях, нас никто не слышит, кроме, может быть, его дружков. А если и услышат — кто поможет? Эти григорьевцы, которые сами убивают детей? Запуганные местные обыватели? Нет, кричать — дохлый номер, верная смерть для всех нас!
Я слабо кивнул. Его ладонь немного ослабила хватку, что заставило меня сделать судорожный, хриплый вздох. В ноздри ударил запах махорки и стреляного пороха — точь–в—точь такой же, как на СВО. Некоторые вещи не меняются…
Наконец, нападающий совсем убрал руку и сел рядом, так что я смог его видеть полностью. Нож, однако, он не убрал.
Я мельком посмотрел нападавшего. Одет он был не по-местному: темная, перетянутая солдатским ремнем потертая куртка, похожая на матросский бушлат, но без знаков различия; под ней — выцветшая гимнастерка. За ремень была небрежно заткнута ручная граната, сбоку угадывалась массивная кобура. Маузер? Головного убора не было, что необычно для местных. Лицо обветренное, с резкими чертами, покрытое темной густой щетиной. Глаза смотрели жестко, изучающее. Густые темные волосы спереди сбились в чуб.
Кто он? На бандита непохож — слишком собранный и совершенно трезвый. На григорьевца — тоже. И, удивительное дело, несмотря на то, что наш нежданный визитер был опасен, как сжатая пружина, удерживающая готовый вызвать выстрел курок, я не почувствовал к нему вражды.
Всё это промелькнуло у меня в голове в долю секунды. Незнакомец не дал долго себя разглядывать.
— Кто таков? — снова прошипел он, обдавая меня запахом дешевого табака. — Что вы тут делаете?
— Лёня я… Из Каменского. Спрятались мы… от погромов… — выдавил я, стараясь чтобы голос не дрожал. — Это дети бакалейщика Эрлиха. Их семью вчера убили.