— Вот, держи. Поставишь печать в орготделе. Езжай, и помни: от успеха этого первого дела зависит будущее всего твоего начинания. Идею мало выдвинуть — важно ее дожать, реализовать «в металле». Не подкачай!
Сердце пело, когда я взял эту бумагу. Теперь Ланской, со всеми своими сомнениями и интригами, был мне не страшен.
На следующий день я ехал в так хорошо знакомый мне Харьков как официальный представитель МВТУ, уполномоченный вести переговоры на самом высоком уровне. И я был уверен, что вернусь с победой.
Сергей Аркадьевич Ланской, секретарь комсомольской ячейки Механического факультета, сидел в своем маленьком кабинете в комитете и правил сводку в обком. Но мысли его то и дело возвращались к злополучному собранию. Он чувствовал себя униженным, обойденным, обведенным вокруг пальца, а интуиция, ни разу еще его не подводившая, буквально кричала об опасности.
Вот же сукин сын этот Брежнев! Выскочка чертов! Приехал, и за какой-то месяц перевернул всю их тихую, налаженную жизнь. Такую породу Ланской чуял за версту. Показушник, липач, карьерист проклятый! Еще в Харькове этот тип делал все, чтобы втереться к начальству: то дурацкую парашютную вышку, то радио, то еще какую-то муть. А теперь не успел приехать сюда, и вот — сразу лезет в глаза вышестоящим товарищам с этим своим «конструкторским бюро».
И ведь дураку понятно — ничерта из этого не выйдет. За границей станки конструируют фирмы с вековым опытом, пользуются последними наработками науки, в широкой кооперации с крупнейшими предприятиями всей Европы и Америки. А у нас что? Нихрена не выйдет, кроме очередной показушной компании, на гребне которой этот Брежнев собирается скакнуть наверх. И теперь этот «герой», будет пожинать все лавры, а он, Ланской, секретарь, останется здесь и будет разгребать последствия неизбежной неудачи. Сволочь!
«Нужно было сразу его задавить, — думал Ланской, с ненавистью глядя на стопку бумаг. — Найти повод. Придраться к чему-нибудь — к дисциплине, к посещаемости, выявить оппозиционные настроения, антипартийную направленность… Поднять шум, завести персональное дело, вынести на бюро, влепить выговор. Чтобы сидел тихо и не высовывался!».
А теперь что? Теперь поздно. Теперь этот Брежнев стал слишком заметной фигурой. Его инициативу поддержали студенты, преподаватели. И если сейчас начать вставлять ему палки в колеса, то можно и самому прослыть ретроградом, бюрократом, душителем живого творчества масс.
«Ничего, — решил секретарь. — Ничего. Мы еще посмотрим, кто кого. Идея-то его, а организация — моя. Я так все это тебе „организую“, что от всех этих „гениальных“ планов останется один пшик. Увязнешь ты у меня, голубчик, в бумагах, в согласованиях и отчетах. И посмотрим тогда, какой из тебя организатор».
Он уже начал мысленно составлять план, как «помочь» Брежневу. Создать несколько комиссий. Потребовать сметы, протоколы, отчеты. Запросить характеристики на каждого члена будущего КБ. Согласовывать планы работы, придираясь к каждому пункту. Заставить отчитываться за каждую заклепку. И затянуть все это на месяцы, а то и на годы.
В этот момент на его столе резко, требовательно зазвонил телефон. Ланской вздрогнул. В те времена в Москве не так много было тех, кто мог бы ему позвонить, так что любой телефонный звонок имел значение.
Так и есть. Звонили из парткома.
— Слушаю, — сказал он, стараясь придать голосу бодрость.
— Сергей Аркадьевич? Бочаров говорит, — раздался в трубке гулкий бас секретаря парткома. — Поздравляю, товарищ!
— С чем, товарищ Бочаров? — не понял Ланской.
— С инициативой вашей, комсомольской! С конструкторским бюро! Ко мне тут товарищ Брежнев заходил, докладывал. Молодцы! Правильно действуете! Настоящая, большевистская хватка!
Сергей Аркадьевич почувствовал, как у него перехватило дыхание. Брежнев. Он уже был в парткоме. Он уже все доложил.
— Мы, со своей стороны, полностью поддерживаем ваше начинание, — продолжал Бочаров. — Уже и командировку товарищу Брежневу в Харьков подписали, для заключения первого договора. Так что, давайте, действуйте. Ждем от вас, как от руководителя комсомольской организации, конкретных результатов. Не подкачайте.
В трубке раздались короткие гудки.
Секретарь медленно положил трубку на рычаг. Какого черта⁈ Какого черта он поперся в партком? Его же никто туда не посылал! Ему никто не разрешал, никто не уполномочивал!
От бешенства Ланской аж покрылся испариной. Этот Брежнев, этот выскочка, оказался не так-то прост. Он не просто обошел его, Ланского — нет! Все много серьезнее! Этот тип за спиной у комсомольской организации полез в высшие сферы и заручился поддержкой парткома. Так что его слова о том, что он может пойти туда, были не пустой угрозой.