Тут я намеренно сделал упор на «хозяйственную» часть. Это был мой новый конек, моя новая программа.
— Кроме того, — продолжал я, — Игорь пользуется уважением и у «стариков», и у молодежи. И, что немаловажно, он не замечен в симпатиях ни к одной из оппозиционных группировок. Он — верный ленинец, человек центристских, партийных взглядов. Сейчас, когда я «почистил» ячейку от самых оголтелых троцкистов, он сможет удержать ситуацию под контролем.
Секретарь задумался.
— Хм… хозяйственник… центрист… В этом есть резон. Ладно, Брежнев. Я подумаю над твоим предложением. Кандидатура неплохая. А ты… ты пока работай. И будь наготове. Вызов из Москвы может прийти в любой день.
Я вышел из горкома, чувствуя себя гроссмейстером, только что сделавшим удачный ход в сложной, многоходовой партии. Я не только укрепил свой собственный авторитет, но и начал расставлять на ключевые посты своих, проверенных людей. Игорь, при всей своей мягкости, был человеком, которому я мог доверять. И я знал, что он продолжит начатое мной дело. Моя маленькая империя в Харькове, мой плацдарм для будущего взлета, был в надежных руках.
Помимо комсомольских дел, нужно было завершить и заводские.
— Паша, — сказал я на очередной смене своему клепальщику. — Похоже, скоро мне придется с вами распрощаться. Говорят — в Москву переводят!
— В Москву? — присвистнул он. — Ну ты, Ленька, даешь! Жаль, конечно. Толковых ребят нынче поискать! Вон, слышишь, как начальство разоряется?
Мы стояли у стапеля, на котором собирали очередной паровоз. Бригада как раз заканчивала клепку огромного листа котельной стали. Грохот стоял адский. Рабочие, мокрые от пота, с лицами, черными от копоти, действовали, как хорошо отлаженный механизм. А за ним я вдруг увидел небольшую делегацию из руководства нашего цеха, в которой выделялась высокая фигура начальника цеха Николая Сафроновича Веригина. Его резкий, зычный голос прорывался даже сквозь постоянный гром клепальных работ:
— … безответственность… Разорили завод…. на вас нет! — доносились до нас обрывки фраз.
Нам, находившимся шагах в двадцати, разобрать суть дела, конечно же, было невозможно, но было совершенно очевидно: начальство чем-то сильно недовольно.
— А что случилось? — невольно спросил я.
— А, ну ты же в отъезде был, не знаешь! Квартальный план цех завалил: не справляемся со сроками!
— Чего вдруг? Мы вроде последние месяцы ничего не завалили…
— Мы-то что! Сверловка отстает! Молодые рабочие пришли, деревенские. Много сверл наломали, а они, сам знаешь, американские, из быстрорежущей стали. Ну вот, а если нет дырок, то как клепать-то?
— А вот говорил я тебе, Пашка, что клепка скоро уйдет в историю. По-другому надо работать!
— А как иначе? — пожал плечами Павел.
— Сварка, Паша! Электрическая сварка! — перекрывая грохот, крикнул я. — Вот наше будущее!
Разумеется, я-то знал, что будущее за электросваркой. Но до сих пор мои попытки как-то внедрить ее на заводе ни к чему не приводили. Я пытался заводить разговоры об этом с мастерами, со старыми рабочими, но везде натыкался на стену недоверия. Тот же самый товарищ Веригин, начальник цеха, к которому я обращался по этому поводу, даже отказался обсуждать такое радикальное изменение технологии:
— Сварка? — пожал он плечами. — Баловство все это. Годится, чтобы трещину на старом ведре заварить, а не паровозный котел собирать. Нет, сынок, супротив клепки ничего надежнее нет. Проверено! И не приставай с этим ни к кому — засмеют!
И я тогда отступился, до удобного случая. И вот, кажется, тот самый случай, который наглядно показал бы все недостатки старой технологии, именно сейчас мне и представился. Похоже, что вот он — мой час! И в обеденный перерыв я пошел к главному инженеру, товарищу Поплавскому. Он находился в своем кабинете в конторе, что была аккурат напротив кабинета директора. Как обычно, к нему было много посетителей, пришлось подождать.
Наконец, секретарша пропустила меня внутрь.
Ян Казимирович Поплавский, худощавый специалист лет сорока пяти, сидел за необъятным, заваленным бумагами столом. Перед ним стоял стакан чая в серебряном подстаканнике, а пепельница рядом была буквально завалена горой окурков. В отличие от большинства заводского начальства, ходившего в полувоенных френчах, Поплавский был одет в светлый льняной летний костюм, и в целом имел вполне интеллигентный вид. Но все на заводе знали, как обманчива его внешность: при необходимости Поплавский мог «загнуть» не хуже сапожника с сорокалетним стажем.