В первую очередь — продовольствия. Зерно, мука, консервы, сахар, соль. Этот запас должен быть рассчитан на то, чтобы кормить армию и население промышленных центров в течение как минимум года.
А также — топлива, медикаментов, стратегических материалов. Запасы должны постоянно обновляться, чтобы всегда были пригодны для употребления.
Создание такой системы, товарищ Сталин, позволит нам в случае войны не зависеть от урожая, не бояться потери территорий. Мы сможем выстоять в любой, даже самой длительной и тяжелой, войне. Мы сможем пережить любую блокаду.
Да, это потребует огромных средств. Но, как говорится, скупой платит дважды. Деньги, вложенные в создание Госрезерва сегодня, — это спасенные миллионы жизней и гарантия нашей победы завтра!
Прошу Вас рассмотреть мое предложение.
С коммунистическим приветом,
Студент МВТУ, член ВКП (б),
Л. И. Брежнев'.
Конечно, я ни словом не упомянул ни о коллективизации, ни о возможном голоде, сопровождающем этот процесс. Нет, я писал лишь о том, что было понятно и близко Сталину, приводя не гуманистические, а сугубо прагматичные, военно-стратегические аргументы. Такое предложение, под соусом заботы об обороноспособности, не может не найти у него отклика, ну или он должен был, по крайней мере, задуматься и начать что-то предпринимать в этом направлении. И все же…
И все же я наделся, что когда придет страшное время, когда миллионы людей будут на грани смерти, где-то там, в глубине России, на секретных складах, будет лежать тот самый, заготовленный «на случай войны», хлеб, что сможет спасти их. И что в этом спасении будет и моя, пусть и маленькая, невидимая, заслуга.
Глава 10
Стук в дверь моей комнаты на Малой Бронной, застал меня, когда я уже заканчивал завтрак. Стук был настойчивый, но, деликатный, как будто стучавший не решался нарушить утреннюю предрабочую тишину, предваряющую каждодневную сумасшедшую институтскую круговерть.
— Войдите, не заперто! — крикнул я, не отрывая взгляда от сложного узла суппорта, который рассматривал поверх стакана с чаем.
Дверь, скрипнув по-старчески, приоткрылась, и на пороге, как бы сошедший со страницы фельетона «Вёчерки», нарисовался Сенька.
Бросив на него взгляд, я не смог удержаться от смеха. Картина была достойной кистью Кукрыниксов: под правым взглядом Семена, переливаясь всеми последовательными оттенками желто-коричневого, расцветал великолепный, можно сказать, эталонный синяк. Забавно, но это несомненное свидетельство недавней передряги разительно контрастировало с бесшабашной, почти мальчишеской улыбкой, до самых ушей растягивавшей губы однокурсника. И в остальном внешность Сеньки выглядела подстать физиономии: рубаха-апаш помята, светлые вихры на голове всклокочены, но в глазах плясали такие чертенята, что сразу стало ясно: он не жертва, он — победитель.
— Лёнька, здарова! Поздравь меня — все сработало! — с порога выкрикнул он,
— Да заходи уже. Что «сработало»? — погруженный в свои чертежи, я не сразу понял, о чем он.
Ничуть не сконфуженный моим ворчливым тоном, Семен торопливо шагнул в комнату и тотчас же плотно притворил за собой дверь, словно боялся, что его удача выпорхнет обратно в коридор.
— Да все сработало, как по писаному! Взяли их, голубчиков, тепленьких!
Я медленно отодвинул недопитый чай и с пониманием усмехнулся.
— Орден, я смотрю, тебе уже вручили? Прямо под глазом. Садись, воитель. Повещуй, как брал басурманскую крепость. Сколько янычар положил, пленил ли сераскера?
Сенька рухнул на единственный стул, не заваленными стопками книг и конспектов, и, размахивая руками, сбивчиво начал излагать свой упоительный рассказ.
— Ну, слухай сюды, командир. Я ж, значит, как «мосеры» и велели, залег на дно. Динамлю его. Фима этот, ювелир… мать его за ногу, душа в кавычках… сначала все на разговор вытягивал. Выловил раз у общаги. Один был. Добреньким прикинулся, голос — мёд! «Семен, — говорит, — голубчик мой, да поймите же вы мое положение, у меня же самые коммерческие трудности». Ну, я отбрехался, наобещал что-то. Потом при входе в «Бауманку» караулить стал. Я ему баю-бай, мол, Ефим Рафаилович, сам на одну чаю с сахарином, стипендию стибрили, да и много ли ее, той стипендии, подработка накрылась медным тазом, покорнейше прошу: войдите в положение пролетарского студенчества!