Теперь, когда у меня были развязаны руки, можно было засесть за разработку штатного расписания и подбор команды. Это была моя первая настоящая возможность расставить на ключевые посты своих людей. Я действовал, руководствуясь несколькими принципами: компетентность, личная преданность и, конечно, аппаратная целесообразность.
Первым делом — директор. Здесь не могло быть двух мнений. На первых порах им должен был стать профессор Владимир Иванович Климов, декан механического факультета МВТУ. Человек, с самого начала поверивший в идею студенческого КБ и обладавший непререкаемым авторитетом, как в научных, так и в инженерных кругах. Его назначение было бы логичным и понятным для всех. Он — технический мозг проекта. Со временем, конечно, его надо будет перенаправить на выполнение особо ответственного задания разработки авиационных двигателей, а вместо него поставить Дикушина или Владизиевского, но пока… пока нет ничего важнее станков.
Дальше — партийная вертикаль. Без надежного парторга любой директор будет бессилен. На эту должность я, не колеблясь, предложил Николая Пахомовича Бочарова. Мой наставник в парткоме МВТУ, умный и осторожный аппаратчик, который меня поддержал и вытащил из лап ОГПУ. Я был ему не только обязан, но и мог на него положиться. Он — идеологический стержень и мой главный союзник.
Комсомольскую ячейку должен был возглавить Егор Суздальцев, нынешний секретарь комитета ВЛКСМ в МВТУ. Тот самый, который сначала испугался конкуренции, а потом стал моим верным помощником. Я выполнял свое обещание «потянуть его за собой». Он был амбициозен, энергичен, и его назначение обеспечивало преемственность и лояльность молодежи.
На остальные, менее ключевые посты — начальника отдела кадров, заведующего хозчастью — я решил поставить людей, которых мне осторожно порекомендовали «старожилы» из Оргбюро. Те самые, с кем Бочаров советовал наладить контакты. Тут-то и пригодились «разговоры в курилке». Я смог сам оценить каждого собеседника и решить, с кем можно и дальше вести дела, а с кем мне все же не по пути, несмотря на рекомендацию Николая Пахомовича. Это был мой реверанс уже в их сторону. Я показывал, что я не одиночка-выскочка, а командный игрок, готовый учитывать их интересы и считаться с их мнением. Я делился с ними частью своего влияния, чтобы укрепить собственные позиции.
Через два дня я положил на стол Ежову готовую структуру и список кандидатур с подробным обоснованием по каждому пункту. Он молча изучил бумаги. Его лицо, как всегда, было непроницаемым.
— Хорошо, — сказал он, наконец. — Логично. Готовьте проект постановления Оргбюро.
Я понял, что моя команда утверждена. Даже удивительно, что так быстро и легко. Не иначе Ежов еще не решил, как со мной себя вести, а тень Сталина за моей спиной не дает ему делать резких движений. Маленькая партийно-промышленная империя под названием ЭНИМС начинала обретать плоть и кровь. И это была моя епархия — не было в этой сфере более весомого лица, чем Леонид Ильич Брежнев.
Так, к весне 1929 года ЭНИМС из бумажного проекта превратился в жизнеспособный организм. Постановление Оргбюро ЦК дало институту зеленый свет. Климов, назначенный директором, с головой ушел в технические вопросы, формируя лаборатории и конструкторские группы. Я был рад, что это не вызвало у него недовольства — все же работать можно и «спустя рукава», тогда бы проект сильно забуксовал на старте. Но повезло.
Молодые конструкторы, как я и рассчитывал, создали в парткоме здоровую конкурентную атмосферу, соревнуясь в рвении и держа друг друга в тонусе. Суздальцев мобилизовал лучших студентов-комсомольцев, которые горели энтузиазмом и готовы были дневать и ночевать в цехах и чертежных.
Я, со своего поста в аппарате ЦК, осуществлял общее кураторство: выбивал фонды, согласовывал сметы, утрясал вопросы с поставками оборудования. Мой кабинет на Старой площади стал штабом, куда стекалась вся информация и откуда расходились директивы. Успешный запуск ЭНИМС заметно укрепил мои позиции. Назначенные в институт рекомендованные люди укрепили мои связи в самом ЦК. Теперь я был не просто «протеже Хозяина», а товарищем, который на деле доказал свою организаторскую хватку и договороспособность. Меня перестали воспринимать как выскочку. Теперь во мне видели человека, который умеет доводить дело до конца.
Пара месяцев напряженной работы пролетели как мгновение. Не зря Николай Пахомович говорил, что в этих стенах время течет по-другому. Но вот основная работа по организации ЭНИМС была завершена, и я решил, что пора ковать железо, пока горячо.