Этот хаос был идеальной мишенью. Навести здесь порядок — задача колоссального масштаба и огромной политической важности. Тот, кто сможет это сделать, получит не просто благодарность, а огромный авторитет и реальную власть над целой отраслью.
На одном из совещаний в Орграспредотделе, когда снова вскользь зашла речь о «необходимости оптимизации управления научно-техническими институтами» (явный камень в мой огород), я решил бросить свою «кость».
— Товарищи, вопрос оптимизации, безусловно, важен, — начал я спокойно. — Но мы сейчас пытаемся улучшить уже работающий механизм ЭНИМС. В то время как у нас есть целая отрасль стратегического значения, которая работает как неуправляемая стихия. Я говорю об авиастроении.
В кабинете воцарилось заинтересованное молчание. Все знали, что авиация — любимое дитя партии, но и ее головная боль.
— У нас десятки талантливых конструкторов, но они не работают вместе, они воюют друг с другом, — продолжал я, глядя прямо на одного из самых активных моих «оппонентов», заместителя Ежова по фамилии Шапиро. — Нет единой системы заказов, нет стандартизации. Заводы не знают, за какой самолет браться. В итоге мы тратим огромные народные деньги, а на выходе получаем несколько опытных образцов и постоянные конфликты.
Я видел, как загорелись глаза у некоторых присутствующих. Это была тема, на которой можно было сделать головокружительную карьеру.
— Мне кажется, — подытожил я, — что именно здесь сейчас требуется приложение сил ЦК. Необходимо создать специальную комиссию или даже отдельный сектор в нашем отделе, который бы занялся исключительно авиационной промышленностью. Нужно разработать единый план развития, провести унификацию, навести порядок в распределении заказов между КБ и серийными заводами. Тот, кто возглавит это направление и сможет распутать этот узел, окажет партии неоценимую услугу. Если мне позволят товарищи, могу возглавить это направление.
Я специально заострил внимание, будто сам претендую на эту роль. Их желание что-нибудь у меня отжать читать на лицах при каждом совещании, а тут я им давал такой чудесный повод.
И они клюнули.
После совещания ко мне подошел Шапиро.
— Интересную мысль вы подали, товарищ Брежнев. Очень своевременную. Это действительно проблема государственного масштаба. Надо будет ее серьезно обсудить. Ваше же желание, взять на себя такую ответственность, похвально, но все же распыляться не стоит. Одно дело делаем, а ваш ЭНИМС и радиофакультет, насколько я вижу, требуют от вас полной самоотдачи.
Я понял, что наживка проглочена. В течение следующих нескольких недель в отделе только и разговоров было, что о наведении порядка в авиации. Началась подковерная борьба за право возглавить это новое, перспективное направление. Меня мягко «оттерли» от этого «пирога», а мой скромный ЭНИМС на фоне этой «битвы титанов» отошел на второй план. Про него на время забыли.
Я добился своего. Я переключил внимание хищников на другую, более крупную добычу. А сам получил драгоценное время, чтобы спокойно укрепиться на своих позициях и продолжить делать то, что считал действительно важным. Я научился главному правилу аппаратной борьбы: лучший способ защитить свой окоп — это указать противнику на более привлекательную и незащищенную высоту.
Пока в недрах Орграспредотдела разворачивалась борьба за кураторство над авиапромом, я с головой ушел в свои проекты. ЭНИМС набирал обороты, Дикушин со своими ребятами уже выдал первые чертежи унифицированных узлов, а на радиотехническом факультете в МВТУ пока собирался научный и педагогический состав, и писалась учебная программа. К тому же требовалось связать факультет с промышленностью, что было изначальной моей идеей, а вот это было гораздо сложнее. Но я не сдавался. Я мотался между Старой площадью, Бауманкой и заводскими цехами, чувствуя себя дирижером, управляющим сразу несколькими сложными оркестрами.
Моя жизнь в аппарате ЦК давала мне доступ к информации, которая не попадала на страницы газет. В кулуарах, в случайных разговорах в столовой или курилке, я улавливал обрывки сведений, которые складывались в общую, порой тревожную, картину.