— Более чем, — криво усмехнулась Дора. — Он сказал об этом так, будто ставил точку в конце приговора. Спокойно, твердо, не оставляя ни малейшей лазейки для надежды. «Мы скоро поженимся», — так он и сказал.
— Вот не понимаю я всего этого! — возмутился Моисей Аронович. — Что за мода пошла — захотели — съехались, расхотели — разъехались… Раньше это было как-то приличнее, более порядочно, что ли. Невесте можно было ручку поцеловать, да и все, а теперь — пожалуйста: даже не расписались, а уж живут вместе!
— Мойша, ну а кто виноват? Эти ваши коммунисты, эта ваша Коллонтай! — возмущенно воскликнула тетя Сара, супруга Моисея Ароновича, наливая девушке чашку чая.
— Сара, Коллонтай — не наша! Она — дочь генерала. И, Сара, это все давно уже осудили в верхах, и более не приветствуют! — возразил Моисей Аронович.
— Ах, оставьте все это, разве в этом дело! — возмутилась Дора. — Расписаны, не расписаны — какая в общем разница? Главное — он с ней живет!
Она обхватила руками чашку с остывшим чаем.
— А он изменился, дядя. Очень. Тот мальчишка, Ленька, которого я помню… он был серьезным, но в нем была какая-то угловатая, мальчишеская простота. А этот… Этот смотрит так, будто видит тебя насквозь. Спокойный, уверенный, как будто знает что-то, чего не знают другие. В нем чувствуется сила и… власть. Да, власть — вот это именно то самое слово! — почти радостно воскликнула девушка, как будто вдохновленная найденным верным определением. — Настоящая, не показная сила, власть и мудрость. Рядом с ним все эти наши вхутемасовские гении кажутся крикливыми детьми!
Она подняла на отца свои огромные, темные глаза, в которых стояли непрошеные слезы.
Сара, будто почувствовав состояние девушки, ласково погладила ее иссиня-черные, цвета воронова крыла волосы.
— Дорочка, малышка моя. Он… тебе нравится?
Девушка ответила не сразу. Несколько мгновений она будто застыла, вглядываясь вглубь собственной души.
— Да, тётя. Он мне понравился. Очень!
Моисей Аронович долго молчал, глядя на свою повзрослевшую, несчастную дочку. В его душе боролись естественная жалость и прагматизм человека, прошедшего через революцию и погромы. Он понимал, что план Гольцмана, при всей его циничности, был разумен и правилен. И отказываться от него из-за какой-то девчонки из Каменского, случайно оказавшейся на пути, было бы крайне глупо.
— Послушай меня, Дорочка, — сказал он мягко, накрыв ее руку своей. — «Живет с девушкой» — это еще не «женат». Сегодня живет, завтра — нет. Молодость, страсть… все это проходит! Люди ссорятся, расходятся. Особенно такие, как он. Человек, который так стремительно идет вверх, часто оставляет за спиной свой старый багаж. И старых подруг тоже.
— Ты хочешь, чтобы я их рассорила? — нахмурившись, спросила Дора.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — ответил Гинзбург. — И чтобы была в безопасности. А он может дать тебе и то, и другое. Не торопись ставить точку: ты ему небезразлична, я это чувствую. Он спас тебе жизнь — это связь, которая не рвется. Просто нужно дать ему время. И, может быть, немного… помочь обстоятельствам!
Он говорил это, а сам думал о другом. План нужно было скорректировать. Прежде чем предпринимать что-то, нужно было понять, что это за девушка, эта Лида Васильева. Если это простое студенческое увлечение, мимолетная страсть, то их легко будет развести. Пара слухов, анонимка, случайная интрижка, подстроенная кем-то из знакомых… И путь для Доры будет свободен.
Но если это нечто большее? Если для Брежнева эта девушка — не просто любовница, а соратник, верный товарищ, часть его планов? Тогда любая попытка их рассорить может вызвать обратную реакцию. Он, с его хваткой и связями, не простит такого вмешательства. И тогда из потенциального могущественного покровителя он превратится в смертельно опасного врага.
Нет, действовать наобум нельзя. Нужно собрать сведения. Аккуратно, через старых знакомых из Каменского, через партийную ячейку в МВТУ. Узнать все об этой Лиде. Кто она такая? Чем дышит? Насколько она близка к Брежневу? Насколько сильна их связь?
Нужно было провести разведку. И только потом, имея на руках все карты, решать, стоит ли начинать эту рискованную игру.
Осень 1929 года принесла с собой не только дожди и слякоть, но и очередной тяжелый кризис хлебозаготовок. Слово «хлеб» звучало на каждом совещании, в каждой докладной записке, в каждом телефонном разговоре…
Сегодня у нас вновь — очередное расширенное совещание в Орграспредотделе, посвященное хлебозаготовкам. В большом зале, прокуренном до синевы, собрались инструкторы, заведующие секторами, представители Наркомторга и Наркомата путей сообщения. Один из ответственных работников с бесстрастным лицом зачитывал с трибуны цифры, от которых веяло холодом.