Общежитие МВТУ, или, как его называли студенты, «Демидовка», располагалось в старом доходном доме в Малом Демидовском переулке, недалеко от главного здания. Это был мрачный, четырехэтажный колодец с темными, пахнущими сыростью и кошками, лестницами. Когда-то здесь жили состоятельные мещане, а теперь, после «уплотнения», в бывших барских квартирах ютилось пролетарское студенчество.
Комендант, пожилой, усатый инвалид Гражданской войны с пустым рукавом гимнастерки, аккуратно заправленным за ремень, долго вертел в единственной руке мое направление, потом крякнул и, покопавшись в своём ящике, выдал ключ.
— Комната сорок семь, третий этаж. Не заблудись!
Комната оказалась даже, пожалуй, еще теснее и обшарпаннее чем была у меня в Харькове. По крайней мере, там у меня была единственная кровать, и ночевал я (по большей части) в гордом одиночестве. А тут почти все пространство горделиво занимали четыре железные койки с прогнутыми, как гамаки, сетками, вплотную придвинутые друг к другу. Один стол, шаткий, покрытый шрамами от ножей и чернильными кляксами, заваленный книгами и какими-то чертежами, и несколько разномастных тумбочек дополняли картину. Пока здесь было почти пусто: август — время каникул. Но очень скоро я понял, что одна из стен комнаты — всего лишь тонкая перегородка: из-за нее доносились чьи-то жизнерадостные голоса. В общем, фактически придется теперь жить сам-восемь!
В комнате нашей оказался только один жилец: парень лет двадцати, коренастый, широкоплечий, с добродушным, открытым лицом и мозолистыми, рабочими руками. Он сидел на койке и чинил сапог, ловко орудуя дратвой и специальным шилом с крючком.
— Здорово! — сказал он, поднимая на меня ясные, серые глаза. — Заселяешься?
— Здорово, — в тон ему отвечал я. — Брежнев, Леонид.
— Василий. Можно просто Вася.
Мы пожали руки.
— Откуда сам? — спросил он.
— С Каменского, с Украины. Перевелся из Харькова. А ты?
— А я здешний, подмосковный. Третий год уже тут кантуюсь.
— А где остальные? — спросил я, кивнув на пустые койки.
— Кто где, — усмехнулся Василий. — Один в деревню уехал, родителям помогать. Другой — на стройке где-то шабашит. К сентябрю съедутся. Будет весело.
Я бросил свою валезу* под свободную койку и сел на скрипучую кровать.
— Ну, рассказывай, как тут у вас жизнь студенческая? — спросил я. — А то у нас, в Харькове, по осени — в деревню, на картошку.
Василий расхохотался.
— На картошку? Это ты, брат, загнул. Это тебе не деревня. Здесь — Москва, столица. У нас задача — учиться, инженерами становиться. Даже с комсомольской жизнью не очень-то напрягают, чтобы не отвлекать. А картошку пусть крестьяне растят.
Тут я тихонько вздохнул с облегчением: по крайней мере, в сентябре не придется вместо учебы ковыряться в подмосковных глиноземах.
— А на что живете? — спросил я. — Стипендии хватает?
— Шутишь? Этой стипендии, брат, хватает ровно на то, чтобы с голоду не помереть. И то, если ее вовремя дадут. Все подрабатывают, кто где. Я вот на заводе «Серп и Молот» слесарю. Кто-то — на разгрузке вагонов, кто-то — на стройке впахивает. Крутимся, в общем, как и все!
Я понял, что и мне придется искать работу. Денег, привезенных из Харькова, надолго не хватит, а отец ничего не присылал. Нужно было становиться на свои ноги.
Но куда пойти? На завод, как в Харькове? Это был проверенный, но крайне тяжелый вариант. Хорошо, что на ХПЗ я сумел устроиться на вторую смену, да и то — времени на самоподготовку совершенно не оставалось. Правда, спасала «бригадная система» — иной раз можно было и прохалявить. Но здесь — столичный вуз, вон, сам Климов преподает — прокатит ли здесь такое? Лишний раз рисковать не хотелось.
Вечером я вышел побродить по окрестным улицам. Москва жила своей бурной, нэпманской жизнью. Сверкали витрины магазинов, из окон ресторанов доносилась музыка и женский смех, по улицам проносились дорогие автомобили. Это был мир денег, роскоши, удовольствий. И этот мир был так далек от нашей студенческой коммуны с ее скрипучими койками и пшенной кашей на воде.
Я стоял на углу, смотрел на этот праздник жизни, и чувствовал, как во мне закипает холодная, злая энергия. Я не хотел быть просто зрителем. Я хотел быть участником.