Вторым ручейком, влившимся в этот рекорд сравнительного спокойствия, был мой ЭНИМС. Детище, рожденное в спорах и интригах, наконец-то начало давать плоды в промышленных масштабах. Разработанные нами универсальные станки для МТС и более сложные агрегатные станки для заводов-гигантов продолжились в серии. С «Красного пролетария», с ХПЗ, с других заводов в ЦК потекли бодрые отчеты. Цифры роста производства тракторов, моторов, сеялок наполняли статьи газетных передовиц, и радовали сердца и простых граждан, и партийных функционеров. Они могли теперь отчитываться перед Хозяином не только вывезенным зерном, но и произведенной высокотехнологической продукцией. Это было куда приятнее, да и идеологически выигрышно.
В результате давление на деревню немного, но ослабло. Лозунг «сплошной коллективизации» не был снят, но его исполнение на месте перестало напоминать военную операцию на враждебной территории. Перегибы все еще случались, но они уже не проявляли тотального характера. Крестьянину, согнанному в колхоз, дали немного вздохнуть, позволили иметь приличные приусадебные участки, подсобное хозяйство. Конечно, это не было возвращением к НЭПу, нет. Это была тактическая передышка, вызванная изменениями экономической конъюнктуры. Но для страны она была спасительной. К осени крестьяне, видя, что у них не отбирают все подчистую, работали уже не только из-под палки. Урожай в этом году был неплохим. Его спокойно, без чрезвычайщины и продотрядов, собрали и свезли на колхозные склады. Часть сдали государству, часть, хоть и меньшую, небольшую, оставили себе — достаточно, чтобы протянуть зиму. Озимые были посеяны вовремя, на хорошо вспаханной тракторами земле.
Призрак голода, который уже маячил на горизонте, отступил. Конечно, я не тешил себя иллюзиями — опасность еще сохранялась. Горячие головы, видя открывающиеся перспективы, начинали еще больше гнать лошадей. Они шли к Сталину, начинали пропихивать разные авантюрные проекты — пятилетка в три года, и все такое — имея в мыслях еще надавить на деревню и подхлестнуть плановые показатели промышленного производства. Надо сказать, иногда товарищ Сталин шел у них на поводу. Приходилось тонко и аккуратно осаживать таких зарвавшихся субъектов, иногда — путем аппаратных игр, а иногда и в виде докладных записок Вождю.
Аргументы мои были просты: голод в деревне на пятнадцатом году Советской власти сильно скажется на имидже СССР и коммунистического движения в целом. На той работе, что проводит Коминтерн, просто можно будет поставить жирный крест. А главное — это лояльность населения во время неизбежной войны с империализмом.
— Подумайте, товарищи. Если у нас будет голод — народ ведь это надолго запомнит! И когда (замете, я говорю «когда», а не «если»), начнется большая война, пострадавшие от голода районы могу оказаться нелояльны!
— Ничего, ОГПУ и милиция справятся!
— Предстоящая война будет грандиозным противостоянием, заставляющим напрячь нас все силы в борьбе за победу. Товарищи: вспомните, как господа Романовы потеряли власть? Просто в Петрограде были слишком длинные очереди за хлебом! И вот из-за такой мелочи погибла могучая некогда империя. Задумайтесь, если, скажем, Украина или Северный Кавказ в критический момент войны вдруг окажутся охвачены волнениями — не станет ли это той соломиной, что решит исход войны? Или вы забыли, как на кронштадтский лед пришлось посылать делегатов X съезда ВКПб?
Конечно, даже такие разговоры можно было вести лишь с крайней осторожностью.
И я знал, что Сталин все это время продолжал молча наблюдать за мною. И, надо сказать, очень скоро я почувствовал, что его отношение ко мне меняется. Маленков, оказавшийся блестящим организатором и безжалостным администратором, неплохо справлялся с авиаотраслью. Опираясь на авторитет ЦК, мои рекомендации и поддержку Сталина, он жестко гнул свою линию. Постепенно, к концу лета, хаос начал преобразовываться в порядок. Заводы, получив четкие планы и унифицированные чертежи, приступили к наращиванию выпуска. Конструкторы, лишившись возможности «выбить» ресурсы под свои личные проекты, вынуждены были, как правило, работать в рамках единой концепции.
Я наблюдал за этим со стороны, оставаясь в тени. Моё имя нигде не фигурировало, вся слава доставалась Маленкову. Меня это устраивало — Хозяин, видя положительные результаты, все больше убеждался, что мои прогнозы сбываются. Это был мой главный аргумент в этой долгой, молчаливой партии, которую я вел с ним. И я чувствовал, что мой следующий ход в этой партии уже не за горами.