— Вот это директор! — сказал Мозольков и очень похоже передразнил его манеру держаться,
— Не краб — настоящий спрут.
— Я так и не понял: матрацы нам дадут или по шее?
— Ничего, Курзенков его обработает.
— Мы сами члены профсоюза! — вдруг вскипел Скулин. — Это не дореволюционное время, когда каждый начальник мог самодурствовать. Что мы, нахлебники в своей стране? Не дурака валять приехали, — набираться знаний, И если этот краб или рак... кто он там есть, попробует нас вытурить — найдем управу. Наркомпрос — на Чистых прудах, идти недалеко.
На этот раз «писателю» никто не возразил. Чувствовалось, что будущие студенты готовы постоять за себя.
Прошел добрый час, минул второй, а из канцелярии рабфака не поступало никаких известий. Напряжение спало, кое-кто начал поговаривать, что пора бы пообедать: не сидеть же так до вечера!
Внезапно в коридоре послышались тихие, сдержанные голоса, осторожные шаги; перед аудиторией, где поселилась молодежь, они замерли, дверь неуверенно приоткрылась. Матюшин и Осокин вскочили — то ли для того, чтобы принять матрацы, то ли готовясь дать отпор, если станут выселять. Из-за створки глянуло круглое девичье лицо с припухлыми веками, льняной, ровно подстриженной челочкой. Дверь стремительно захлопнулась, в коридоре послышался торопливый шепот:
— Здесь! Ох, их много!
Лица парней изменились: глаза оживленно заблестели, улыбка раздвинула губы, каждый неприметно и молодцевато оправился. Коля Мозольков подскочил к двери, распахнул и расшаркался, словно делал балетное па:
— Не стесняйтесь, заходите прямо в калошах. У нас пол такой, что чем больше его топчешь, тем чище становится.
В коридоре послышался смех, затем порог, чуть жеманясь, переступила красивая девушка с подвитыми, красноватыми до черни волосами, повязанными пестрой шелковой косынкой. За ней показалась знакомая уже парням круглолицая «разведчица» с льняной челочкой и, наконец, последняя — худая, смуглая, с длинным капризным носом и низкой грудью, в изящном бордовом платье с белой кружевной отделкой. Все трое раскраснелись, оглядывались с нескрываемым любопытством.
— Где же матрацы? — строго, начальническим тоном спросил Коля. Он оказался очень свободным в обращении с девушками.
— Какие матрацы? — удивилась толстенькая с челочкой. Она была вся круглая, и даже казалось, что пухлый рот у нее круглый. Глядя на ее медлительные движения, на припухшие веки, можно было подумать, что она только что проснулась.
Длинноносая смуглая девица картинно пожала острыми плечами, показывая, что ничего не понимает.
— Бросьте притворяться, — сказал Коля. — Вас ведь убрать здесь прислал товарищ Краб? Несите матрацы!
Он вжал шею в приподнятые плечи, надулся, придал глазам мутный взгляд и важно закоченел. Попробовал пальцем дверной косяк, стену: не пачкается?
Девушки прыснули; басовито захохотали ребята.
— У вас так же, как и у нас, — оглядев аудиторию, сказала длинноносая. — Тот же комфорт.
Оказывается, девушки лишь вчера вечером поселились на втором этаже и думали, что они здесь одни.
С обеих сторон посыпались обычные вопросы — кто откуда, на какое отделение поступает. Красивую с красноваточерными волосами звали Алла Отморская. Приехала она с Кубани, из Майкопа, держать хотела на театральное отделение. Длинноносая Дина в бордовом с кружевами платье тоже мечтала стать артисткой, сниматься в кино. Она была из Ярославля, работала секретарем-машинисткой в каком-то учреждении. Толстенькая с льняной челкой Муся Елина к общему удивлению, оказалась поэтессой. Она печаталась у себя в Оренбурге, а одно ее стихотворение даже oпубликовал московский журнал «Прожектор». Это вызвало у ребят общее к ней уважение, а «писатель»-волжанин посмотрел на толстушку с тайной завистью и как-то слишком уж независимо.
— Почитайте что-нибудь, — предложил ей Коля Мозольков.
Муся покраснела и отказалась.
— Я сразу заметила, что сюда ходят какие-то ребята, — сказала она с явным намерением переменить разговор. — И даже запомнила комнату. Вот мы и пришли узнать, где вы себе постели достали. А оказывается, вы тоже спите на полу.
— Нам ничего, — шлепнул себя по костистым бедрам Коля. —Мы толстые. А вы разве бока отлежали?
Громкий хохот парней заглушил его слова.
Девушкам предложили сесть. Завязался разговор: кто какую школу кончил, каких экзаменов боится.
— По-русски, наверно, диктант зададут? — спрашивал один. — Отрывок из «Матери». Горького?