— Теперь вы, Алла, — проговорил Курзенков, вновь садясь на стол. — Что бы вам придумать?
— Что хотите, — смело, чуть кокетливо ответила Отморская. — Могу представить молодую мать, у которой тяжело заболела дочка... ребенок. Это у меня выходит.
— Нет, — движением руки отклонил ее предложение Курзенков: держался он властно, как заправский экзаменатор. — Разыграем московскую уличную сценку. Представьте, что прошёл июльский ливень, на перекрестке бурлит поток, а вам непременно нужно перейти через мостовую. Но вам жалко новых туфель, чулок... Кстати, у вас фильдеперсовые чулки, такие действительно пожалеешь. Начинайте.
Он поощряюще смотрел на слегка взволнованное, похорошевшее лицо Аллы Отморской. Выходя на середину аудитории, она ответила Курзенкову улыбкой, решительно и легко встряхнула ржаво-красными с чернью волосами, слегка закинула голову и даже зажмурилась, показывая, что думает, как лучше воплотить заданную тему. Как бы невзначай прикусила нижнюю пунцовую губу. Румянец щек, нежная округлость подбородка придавали ее облику что-то удивительно свежее, юное.
— Сейчас, сейчас, — повторяла она, очевидно понимая, что все ею любуются.
«Зрители» не спускали с Аллы глаз. Худое носатое лицо Дины Злуникиной приняло сладенькое выражение пай-девочки: вероятно, она копировала Отморскую. Затем длинные тонкие губы ее сложились в пренебрежительную гримасу.
Вдруг Алла растерянно, полувопросительно покосилась на компанию, будто спрашивая: как ей быть? «Совсем не может, что ли?» — с острым сочувствием подумал Леонид. И только в следующую секунду понял, что она уже играет. Алла шарила глазами вдоль половицы, как бы отыскивая на мостовой менее затопленное дождем место, прошлась вдоль «тротуара»: может, здесь поток поуже? Сделала шажок вперед, слегка ойкнула, поспешно отдернула ногу. Нервно глянула на руку с часиками. Не только лицо,, а и вся ее фигура выразила отчаяние: видимо, куда-то очень торопилась, опаздывала Алла опять стыдливо покосилась на соседей, сунула правую ногу в поток и, вся поеживаясь, выскочила на прежнее место, тряхнула раза два ногой, с досадой почмокала — набрала воды в туфлю. Затем, вспыхнув, решительно сняла туфли, чулки, по-женски изящным движением вздернула юбку, подобрала выше колен, с носка погрузила загорелую ногу в ручей и смело побрела через улицу на другую сторону аудитории. Оттуда вдруг весело, победно улыбнулась «толпе».
Воплощение темы понравилось всей компании.
С чувством сделано, — пропустил сквозь зубы Скулин и тут же забегал карандашом по записной книжке.
Каждое движение Аллы вызывало у Осокина живейший отклик. Он от души радовался всякой ее находке, огорчался срывам, не отдавая себе отчета, что так волнуются только за близкого человека. Когда она поддернула юбку и пошла вброд, Леонид не удержался, зааплодировал. Красивые, чуть полные ноги девушки, казалось, источали тепло южного солнца, смугло светились. Он заметил, что Курзенков слегка откинулся назад, словно его ослепили голые икры Аллы, ее статная, устремленная вперед фигура, не по-девичьи развитая грудь.
— Неплохо, — с важностью, несколько снисходительно одобрил он, — У вас, Алла, есть данные. Явные данные. Вы не зря приехали на рабфак.
Сидя у двери на скамейке, девушка натягивала чулки, слушала с напряженной складкой у рта: видимо, дорожила его мнением.
Сердце Леонида болезненно кольнуло. Может ли он надеяться на внимание этой девушки? Что он из себя представляет?
Дина одобрительно улыбнулась товарке, но в ее слащавой улыбке ничего не сквозило, кроме вежливости; видимо, она считала себя одареннее.
— Образно, образно, — без выражения повторила она.
— Только, Алла, — продолжал Курзенков, покосившись на Злуникину, — вы изобразили кубанскую казачку. А я просил вас показать нам в таком затруднении москвичку. — Он подчеркнул слово «москвичку».