- Хорошо играли?
- Мы никогда не считали себя крутыми музыкантами, мы просто радовались, когда получали работу. Если бы я теперь услышал нашу музыку, она бы мне, наверное, понравилась. Но у нас никогда не было чувства, что у этого занятия есть какое-то будущее — что-то кроме настоящего момента. Мысль о карьере даже в голову нам не приходила. Слово «карьера» для меня всегда звучало как что-то неприятное и обременительное. Я больше всего хотел уклониться от этой штуки, которая называется карьерой, и у меня до сих пор неплохо получается от неё уклоняться.
Группа репетировала в доме родителей Дэвиса, в игровой комнате в подвале. «Кажется, им всегда было весело вместе, они всё время дурачились», — вспоминает Дин Дэвис, брат покойного Терри Дэвиса. На выступлениях группы Дин включал и выключал фонограф^9 и выполнял работу звукорежиссёра. «Я знаю, что мои родители считали Леонарда очень вежливым юношей, настоящим джентльменом для своего возраста. Маму всегда ужасно забавляло, что их трио состояло из протестанта, иудея и католика». Вдова Терри Дженет Дэвис вспоминает: «Если она кормила их обедом — а по пятницам у них ели свинину, — то на вопросы она отвечала, что это баранина».
У Леонарда была ещё одна группа, на сей раз состоявшая исключительно из евреев — членов «Хиллела», иудейского студенческого общества в Макгилле. Они играли музыку в спектакле, в котором принимали участие университетские подружки Леонарда, Фреда Гуттман и Яфа Лернер по прозвищу Банни. Но главным музыкальным занятием Леонарда оставалась игра на гитаре: он играл один, играл на вечеринках сквэр-дэнса и на тусовках Дзета Бета Тау — везде, где собирались люди. Не то чтобы он давал концерты — он просто играл на гитаре. Окружающие привыкли видеть его с гитарой так же, как они привыкли видеть его с блокнотом. Мелвин Хефт, который присутствовал на некоторых из этих вечеринок, рассказывает: «Леонард не торопился, он дожидался подходящего момента и тогда доставал гитару и играл и пел для нас. Он не фанфаронствовал и не изображал из себя звезду: «Сейчас я буду петь для вас» — он просто без лишнего шума делал это. Для него это было чем-то естественным. Он всегда пел на вечеринках. Ему это нравилось, и нам тоже».
По выходным друзья иногда собирались в загородном доме Морта — в машину набивалось полдюжины студентов, и они отправлялись в Восточные кантоны. Родители отсутствовали, в доме были только садовник и женщина, исполнявшая обязанности консьержки: никто из них не мог запретить вечеринку. В эту компанию часто входили Леонард, Арнольд Стайнберг, иногда
- Яфа и Фреда, а также Марвин Шульман (один из первых открытых геев в их кругу) и близкий друг Леонарда Роберт Гершорн, чьи родители были ещё богаче, чем у остальных. Молодые люди выпивали и разговаривали. С наступлением темноты они ехали в городок Эрс-Клифф, живописно расположенный на скале над озером Массавипи: там, в баре отеля «Рипплкоув-Инн», они продолжали пить и разговаривать, а когда бар закрывался, возвращались в дом, слушали пластинки или сами играли музыку; Леонард брал гитару и пел фолк-песни, выученные в летнем лагере, и поп-песни, которые слышал в музыкальных автоматах на Сент-Кэтрин-стрит.
- Мы много слушали музыку, — говорит Розенгартен, — и Леонард, даже когда он ещё не писал своих песен, был неутомим. Он брался за какую-нибудь песню, например, «Home on the Range», и играл её снова, снова, снова, целый день — играл на гитаре и пел. Чтобы разучить песню, он играл её несколько тысяч раз, с утра до вечера, дни и недели напролёт — одну и ту же песню, снова и снова. То быстро, то медленно, то ещё быстрее, то ещё как-нибудь. С ума можно сойти. И то же самое происходило, когда он начал сам сочинять. Он до сих пор так работает. Ему до сих пор нужно четыре года, чтобы написать текст песни, потому что он напишет двадцать тысяч куплетов.
Иногда компания собиралась у Леонарда на Бельмонт-авеню, хотя его семья при этом никуда не уезжала. Эстер приходила и уходила — больше уходила, потому что младший брат и его друзья были ей не настолько интересны, — но Маша становилась у руля: суетилась, готовила еду, развлекала гостей. «Его мать была женщиной драматической, — говорит Розенгартен. — Она была из России и могла сначала прийти от чего-нибудь в страшное отчаяние, а затем рассмеяться и обратить всё дело в шутку. Иногда мы собирались выйти в город часов в девять вечера, и Маша закатывала сцену, говорила, что в такое время уже нельзя никуда ходить, вообще была страшно недовольна — а иногда мы ввосьмером вываливались из бара в три часа ночи, шли к ним домой и продолжали веселиться, а она спускалась к нам, радостно всех приветствовала, предлагала поужинать, и всё её устраивало. Её реакцию нельзя было предугадать». Ему вторит Стайнберг: «Маша была человеком настроения, но все её любили, потому что она на самом деле была чудесной, доброй женщиной, а Леонарда просто обожала. Кажется, она мало общалась с другими матерями и не переняла их малоприятные привычки, и мне казалось, что Леонард живёт очень свободной жизнью. К ним всегда было приятно зайти в гости. Я сидел и слушал, как Леонард играет на гитаре. Он никогда не считал себя хорошим музыкантом или певцом, но он постоянно играл и постоянно учился играть на гитаре».