«Здесь было противоречие, — говорит Бэкол. — Леонард был глубоко погружён в религию и тесно связан с синагогой через деда и благодаря своему уважению к старшим; я помню, как Леонард рассказывал, что его дед может проткнуть Тору булавкой и прочитать по памяти все страницы, которых она коснулась, и это произвело на меня неизгладимое впечатление. Но он был всегда готов задавать тяжёлые вопросы, нарушать конвенции, находить свой путь. Леонард никогда не был склонен нападать, атаковать или плохо говорить о чём-либо или о ком-либо. Его больше интересовало, что истинно, что правильно». Она вспоминает нескончаемые разговоры о своей общине, которые они вели с Леонардом в юности, — «что в ней было хорошо, чего не хватало, где, как нам казалось, люди не доходили до сути вещей». Потом Бэкол уехала в Лондон, но когда Леонард тоже поселился в доме Пуллменов, их разговоры возобновились, как будто никогда не прерывались.
Стелла Пуллмен, в отличие от большинства жителей Хэмпстеда, была из рабочего класса — «соль земли, очень прагматичная, земная англичанка», по описанию Бэкол. «Она работала у ирландца-дантиста в Ист-Энде; каждый день ездила туда на метро. Все, кто жил в доме, таскались туда раз в год — ставить пломбы. Она всех очень поддерживала — Леонард до сих пор говорит, что закончил книгу благодаря ей, потому что она назначила дедлайн, и это ему помогло, — но нельзя сказать, чтобы он или кто-то другой из нас произвёл на неё впечатление. «Каждый способен написать книгу, — говорила она, — так что работайте. Я не хочу, чтобы вы тут болтались без дела». Она прошла войну и не терпела всякой чепухи. Леонарду там было комфортно из-за этой простоты и безыскусности. Они со Стеллой прекрасно поладили. Стелла ему очень симпатизировала — но втайне; она хотела, чтобы никто, как она выражалась, «не возомнил о себе». Леонард неукоснительно выполнял свою часть уговора и каждый день писал по три страницы романа, который получил рабочее название «Красота в непосредственной близости». В марте 1960 года, через три месяца после его приезда в Лондон, черновик романа был готов.
По ночам, когда закрывался местный паб «Король Вильгельм IV», Нэнси и Леонард вместе исследовали Лондон. «Оказаться в то время в Лондоне было откровением. Это была совершенно другая культура, что-то вроде нейтральной полосы между Второй мировой войной и The Beatles. Время было невесёлое, денег у людей было мало, и мы познакомились с совершенно новыми для себя людьми — лондонским рабочим классом — а не забывайте, что начинали мы с Пита Сигера и всех этих рабочих песен. Мы встречались в час или два часа ночи, брели в Ист-Энд и общались с парнями в кепках, говорившими на кокни. Мы шли к ночным людям, которые пили чай в дешёвых забегаловках. Мы оба очень любили уличную жизнь, уличную еду, уличные развлечения, уличные манеры и ритуалы» — к этому же Леонарда влекло и в Монреале. «Если хочешь найти Леонарда, — говорит Бэкол, — ищи в маленьких кофейнях или рюмочных. Найдя какое-нибудь место, он будет ходить туда каждый вечер. Его не интересовали «модные тусовки» — его интересовала изнанка».
Работая на радио и телевидении, Бэкол познакомилась с сообществом иммигрантов из Вест-Индии и стала ходить в молодёжный клуб «Фламинго» на Уордор-стрит в Сохо. По пятницам в нём действовал «клуб в клубе» под названием «Ночная смена» — после официального закрытия, с полуночи, хотя все свои знали, что настоящее веселье начинается не раньше двух. «Вообще говоря, место было сомнительное, но там было волшебно, — рассказывала Бэкол. — Воздух был так пропитан травой, что ты как будто входил в картину, написанную дымом». Почти каждую пятницу Бэкол ходила туда с Гарольдом Паскалем, ещё одним монреальцем в Лондоне. Там были хорошие музыканты — калипсо-группы и белые исполнители ритм-энд-блюза131 и джаза, такие, как Зут Мани и Джорджи Фейм с группой The Blue Flames, — и замечательная публика, наполовину состоявшая из чёрных, что необычно для того времени: это были в основном иммигранты из стран Карибского бассейна, а также афроамериканцы из американских военных частей. Белая часть публики состояла из бандитов, проституток и богемных персонажей.
В первую же ночь, когда Нэнси привела Леонарда в клуб, там случилась поножовщина. «Кто-то вызвал копов. Все были укуренные и танцевали, — вспоминает она, — а потом приехала полиция. Не знаю, бывали ли вы в таких злачных местах, но, когда включают свет, лучше там не находиться. Все вдруг побелели. Это быстро закончилось, но все мы переволновались. Я беспокоилась за Леонарда, но он и бровью не повёл». Леонарду там очень понравилось. После очередного визита в клуб он писал сестре, Эстер: «Мне впервые по-настоящему понравилось танцевать. Иногда я даже забываю, что принадлежу к низшей расе. Твист — величайший обряд после обрезания, и ты можешь делать выбор между двумя культурами. Лично я предпочитаю твист» [1].