В стихотворении «Alexander Trocchi, Public Junkie, Priez Pour Nous’ («Александр Трокки, публичный джанки [англ.], молите Бога за нас [франц.] «), вошедшем в сборник «Цветы для Гитлера», Леонард так писал о спасённом им беглеце:
Кто чище, проще тебя?..
Я склонен к безделью в газетной коме…
Я отказываюсь от планов устроить кровопролитие в Канаде…
Ты занят работой в городских туалетах, меняя Закон…
Твоя чистота заставляет меня работать.
Я должен вернуться к вожделению и микроскопам
Подспорьем — или, по крайней мере, развлечением — Леонарду служили разнообразные наркотики. Больше всего он любил «Макситон» — под этой торговой маркой продавался дексамфетамин, психостимулятор из числа тех, что за пределами фармацевтических кругов известны как спиды. Ещё ему нравился мандракс — очень популярный в Англии транквилизатор/афродизиак, который приятнейшим образом уравновешивал амфетамины. Эта парочка была идеальной для самозабвенно работавшего писателя; более того, в Европе их всё ещё можно было легально купить в аптеке. Макситону и мандраксу аккомпанировало трио — гашиш, опиум и кислота (последняя тогда свободно продавалась в Европе и в большей части Северной Америки).
- Мандракс это понятно, но спиды? По вашим песням незаметно, чтобы вы употребляли амфетамины.
- Видите ли, мои жизненные процессы — ментальные и физические — протекают так медленно, что спиды приводят меня в нормальное состояние.
- А кислота, психоделики?
- О, их я изучил основательно.
- По книжкам или сами пару раз закидывались?
- Конечно. И не пару раз, а гораздо больше. К счастью, они плохо действовали на мой организм — я думаю, что именно благодаря недостаточной выносливости не впал в серьёзную зависимость, хотя и продолжал их принимать: пиар у них был прекрасный. Сидя на своей террасе в Греции, я отправлялся в один трип за другим и ждал, что узрю Бога, но обычно дело заканчивалось страшным отходняком. У меня куча историй про кислоту, как у всех. Рядом с моим домом была куча мусора, из которой весной вырастали тысячи маргариток, и я был убеждён, что с этими маргаритками у меня есть особенная связь. Когда я пел или обращался к ним ласковым тоном, они, кажется, поворачивали ко мне свои жёлтые личики. Они все поворачивались ко мне и улыбались.
- Есть ли у Леонарда Коэна кислотная песня или стихотворение?
- В моём романе «Прекрасные неудачники» есть немножко кислоты и куча спидов.
- Он рассказывал вам про надпись на стене? — спрашивает Марианна. — Золотыми буквами: «Я меняюсь, я всё тот же, я меняюсь, я всё тот же, я меняюсь, я всё тот же, я меняюсь, я всё тот же». По-моему, это прекрасно.
Стив Сэнфилд вспоминает, что они «курили много гашиша и начали употреблять ЛСД и другие психотропные вещества — это была скорее духовная практика, чем развлечение». Перед ними открывалось множество дорог.
Ричард Вик, британский поэт и музыкант, живший тогда на Гидре, вспоминает, что на острове «всегда имелся какой-нибудь шаман, который приезжал на некоторое время и становился звездой сезона, — специалист по таро, или гаданию на песке, или ещё чему-нибудь такому». Популярными книгами были «И Цзин» и «Тибетская книга мёртвых». Джордж Лиалиос интересовался к тому же буддизмом и работами Юнга.
Уехав из Монреаля, Леонард продолжал ограничивать себя в еде. Ему нравилась дисциплина недельного поста, нравилось чувство духовного очищения и вызванное голоданием изменённое состояние сознания. Пост помогал ему сосредоточиться на писательстве, но был в этом и элемент тщеславия: голодание делало его тело стройным, а лицо худым и серьёзным (правда, амфетамины этому тоже способствовали). Кажется, у Леонарда была глубокая потребность в самоуничижении, самоконтроле и голоде. Позже он напишет в «Прекрасных неудачниках»: «Молю, сделай меня пустым, если я пуст, то я могу принимать, если я могу принимать что-то, значит, оно приходит откуда-то извне, если оно приходит извне, значит, я не одинок. Я не могу выносить это одиночество… Молю, дай мне быть голодным… Завтра я начну свой пост». Голод, о котором писал Леонард, распространяется, по-видимому, на всё. В стихотворении «It Swings, Jocko»141 из сборника The Spice-Box of Earth (песне в стиле би-боп, обращённой к своему половому члену) он писал:
Я хочу быть голодным, алчущим еды, любви, плоти.
Леонард не ел мяса, но не особенно сдерживал своё стремление «к обществу женщин и к сексуальному проявлению дружбы» [12]. Если достаточно долго посидеть в таверне в порту Гидры, можно составить впечатляющий список того, кто с кем спал, и подивиться запутанности отношений на острове и тому, что в результате пролилось так мало крови. Взять хотя бы историю женщины, приезжей, которая увидела отплывающего на пароме Леонарда и пришла в такое отчаяние, что бросилась вслед за ним в море, хотя не умела плавать; говорят, что спасший её мужчина стал её новым партнёром. «Все побывали в постели со всеми», говорит Ричард Вик. К Леонарду это тоже относится, хотя по сравнению с другими жителями острова он был, по словам Вика, «в целом очень деликатен». Вик рассказывает, как однажды сидел в баре в Камини со своей (на тот момент) девушкой и её подругой. Пришли Леонард с Марианной. В ходе вечера выяснилось, что обе спутницы Вика имели с Леонардом сексуальные отношения. По словам Вика, девушки весело и дружелюбно сказали: «Знаешь, Леонард, мы никогда не были в тебя влюблены»; на что Леонард так же весело и дружелюбно ответил: «Я тоже». «Это были невинные времена», говорит Вик, но для Марианны это время могло быть непростым. «Да, он был дамским угодником, — говорит Марианна. — Я чувствовала, как во мне закипает ревность. Все хотели получить кусочек моего мужчины. Но он хотел жить со мной. Мне было не о чем волноваться». Это не значит, что Марианна не волновалась, но жаловаться было не в её привычках, и она любила его.