М. Балаган, О. Трифонова, с. 58.
Ее первый муж, Женя Милаев, знаменитый был циркач. Он поразил ее воображение еще и тем, что даже внешне выгодно отличался от сморчков, которые тогда ее окружали. Женя был хорошим мужиком, царствие ему небесное, вечный покой, но чересчур правильный. Наверное, все свои порывы воплощал в акробатические трюки, а надо бы в жизнь. Женя тоже считал, что Галка должна вести себя прилично. Но не тут-то было!
Галку к циркачам тянуло. Думаю, потому, что они, пожалуй, были подлинными среди фальши, которая ее окружала целую жизнь. Под куполом, без лонжи храбрым не прикинешься. Ведь так? Но одновременно она любила фокусы и чудеса. Ведь карьера ее отца тоже была фокусом и чудом…
От иллюзиониста Игоря Кио она просто сходила с ума. Даже в постели просила его показать всякие цирковые иллюзии, так сказать. И вообще, вся жизнь ее оказалась плохо исполненным цирковым номером… Существует легенда, будто Леонид Ильич, узнав, что они расписались, повелел брак расторгнуть и выдать незадачливым «молодоженам» новые, чистые паспорта. А на самом деле Галка передумала выходить замуж за Игоря. Причиной этому решению стал совершенно нелепый инцидент опять же в ресторане Дома литераторов. Это было еще при жизни Леонида Ильича. Галка рассказывала, что они с Игорем сидели как-то на веранде ЦДЛ. За столик подсел молодой поэт с девушкой. А Галку Игорь уже раздражал своей правильностью. Она к нему придиралась по каждому пустяку. Этот поэт начал читать стихи. Девица его млеет. Галка тоже от умиления слезу пустила, так ей Русь стало жалко, гибнущую под пятой, между прочим ее отца. А Игорь — человек ироничный, что-то сострил. Поэт набычился. Ему не понравилось, что Игорь его перебивает.
Размахнулся и врезал Игорю. Игорь рухнул со стула. Поэта с его ссыкухой немедленно изъяли, а Галка жутко развеселилась. У нее была эта подлая черта — радоваться унижению человека. Ну это в крови у всех тех, кто среди холуев вырос.
М. Галаган, О. Трифонова, с. 59–60.
В один из январских вечеров 1972 года я с товарищем приехал поужинать в Дом архитектора по улице Щусева. Пришли в ресторан, сели за столик, заказали, как помню холодный ростбиф, салаты и бутылку вина… Я заметил, что в глубине зала за двумя столиками, сдвинутыми вместе, сидит знакомая компания. Разумеется, мы с товарищем тут же подошли, поздоровались, присели, и нас познакомили с теми, кого мы не знали, и в том числе — с молодой, внешне интересной женщиной, которая представилась скромно и просто: Галина. Я и понятия не имел, что это Галина Брежнева.
Так состоялось знакомство… Мы о чем-то поговорили, но не очень долго, вечер близился к концу, пришла пора расставаться, и все разъехались по своим домам. Не помню, просил ли я Галину Леонидовну оставить свой телефон, как это обычно бывает между людьми, установившими добрые отношения, — кажется, нет…
Прошло какое-то время, и получилось так, что Галина Леонидовна сама позвонила мне на работу. В удобной и оригинальной шутливой форме спросила, куда же я исчез, почему не звоню. Не скрою, я обрадовался такому звонку. Мы тут же решили встретиться. После работы Галина Леонидовна заехала за мной, и мы провели вместе целый вечер. Мне было очень интересно. Эта женщина нравилась мне все больше и больше. Потом я уехал в отпуск, отдыхал в Подмосковье, Галина Леонидовна несколько раз приезжала ко мне, и я тоже ездил в Москву. Наши отношения стали сердечными. И только тут она призналась, чья она дочь.
Ю. Чурбанов, с. 353 [13].
Галя сразу познакомила меня с Викторией Петровной, и я увидел очень простую, удивительно обаятельную женщину. Сели за стол, и она как-то так повернула разговор, что моя скованность быстро прошла. И если посмотреть со стороны, за столом сидели два хорошо знакомых человека и мирно беседовали на самые разные житейские темы.
Ю. Чурбанов, с. 356 [13].
Мы расписались в загсе Гагаринского района. Леонид Ильич категорически запретил нам обращаться во дворцы бракосочетания; он хотел, чтобы все прошло как можно скромнее. Мы специально выбрали день, когда загс был выходной, приехали, пышное получилось торжество при пустом-то зале. Свадебный ужин проходил на даче и длился часа три… Гостями с моей стороны были брат, сестра, несколько товарищей по работе в политотделе мест заключения Министерства внутренних дел, Галя тоже пригласила двух-трех подруг, — в общем, очень узкий круг. Было весело и непринужденно. Леонид Ильич сам встречал гостей, выходил, здоровался. Представляю себе состояние того человека, кого он как хозяин выходил встречать, но потом выпили по рюмке, и скованность ушла. Вот не помню, были ли танцы, кажется, нет, кто-то смотрел в кинозале фильмы, кто-то просто прогуливался по территории. За столом царила приятная и добрая обстановка, Леонид Ильич сам назначил себя тамадой, очень много шутил, рассказывал какие-то веселые истории и был с гостями до конца, пока все не разъехались. Вот так мы с Галиной Леонидовной Брежневой стали мужем и женой.
Ю. Чурбанов, с. 357–358 [13].
В «застойные» времена судьбу Мазурова окончательно решило, как он сам недавно поведал, его столкновение с Генсеком по довольно деликатному вопросу, и вопрос этот касался недостойного поведения дочери Брежнева — Галины Леонидовны, которой сходили с рук все ее «художества». Более того, замечу попутно, что тогдашние члены Политбюро и Секретариата ЦК КПСС сочли даже возможным наградить сие чудо… орденом Трудового Красного Знамени в связи с ее пятидесятилетием, которое отмечалось очень пышно…
П. Родионов. Знамя. 1989. N9 8. С. 195.
Теперь немного о другой стороне личности Президента, хорошо заметной только вблизи. Дело прошлое, но, видно, Леонид Ильич в молодости был человеком без нравственных предрассудков, и его отношения с прекрасным полом тоже, как говорится, не вмещались в границы строгой морали. В аппарате по разным причинам и под разным предлогом появлялись симпатичные молодые женщины, которых быстро устраивали на неплохие должности. Это оставляло определенный осадок у всех видевших и понимающих ситуацию. Такой способ расстановки кадров, безусловно, был очень гуманным, но далеко не государственным.
Еще одно совсем личное наблюдение. Я длительное время жил на Кутузовском проспекте и не раз при моих вечерних прогулках встречал знакомую фигуру, идущую с поднятым воротником. Леонид Ильич, будучи, конечно, моложе, как можно было понять, уходил от своей охраны и сопровождающих лиц с целью, о которой нетрудно было догадаться.
Ю. Королев, с. 196.
— Кто, с кем, когда? — это интересовало всех.
Видели зачастивших к руководству стенографисток — и сразу выводы. Видели сменявшихся буфетчиц, одна симпатичнее другой, — и опять все ясно. Или во всяком случае, подозрительно.
Молодой Брежнев с его широким взглядом и кажущейся любвеобильностью славу имел в аппарате самую громкую. Как поездка — так новые женские лица: стюардессы, обслуга и еще неизвестно кто…
Не могу назвать даже сегодня имена двух-трех привязанностей наших лидеров, но знаком я с ними был. «Девочки» не прочь были похвастаться за столом в хорошей компании доверенным лицам.
В «Айвазовском» на берегу моря — дом отдыха ВС — отмечали день рождения В. Она подвыпила и называла шефа просто по имени:
— Леня ко мне очень хорошо относится, никуда от себя не отпускает, а мне уже надоело. Вот с вами, ребята, лучше. И веселей, и свободнее…
Ю. Королев, с. 114.
Вспоминаю, как я сидела в гостях в большой компании новоявленных москвичей, бывших жителей города Днепропетровска. Пышная, громкоговорливая блондинка щедро раскрыла громадный узел своих знаний, пониманий и выводов:
— Ой, ой, ой, спросите нас! Мы знаем о Брежневых такое, чего они сами о себе не знают!
Виктория? Про нее особенно нечего сказать, она сидела тихо, хотя все ему с самого начала преподнесла на блюдечке. Он ведь был деревенский, а она — из интеллигентной еврейской семьи, дочь преподавателя экономического института. По отцу она Ольшевская. Они взяли его в семью, образовали, обтесали, устроили на учебу, все ему сделали, чтобы он продвигался. Он и пошел, пошел, как на дрожжах. Красивый был. Высокий, стройный, веселый. Бабы падали. Он изменял ей с первого дня женитьбы. Она, конечно, все знала-понимала, но выбрала самую правильную позицию: не мешать. Рожала ему детей, потихоньку привязывала к себе, как козла длинной веревкой — побегает, побегает, а домой вернется.