Я медленно прошел следом. Под ногами упруго пружинил свежеотциклеванный, уложенный идеальной «ёлочкой» паркет,. Вдоль стен тянулся необычный, выпуклый плинтус из белой глазурованной керамики — я читал про такой в архитектурных журналах, но никогда не видел вживую. Он придавал комнате вид не квартиры, а скорее дворцового зала.
Но главным было не это. Главным был воздух. Его было невероятно много. Потолки — метра четыре, не меньше. После нашей предыдущей комнаты-пенала, где головой почти скреб по штукатурке, здесь хотелось дышать полной грудью, кричать, подпрыгивать.
— Смотри! — Лида оторвалась от окна и закружилась посреди комнаты, раскинув руки. — Места-то сколько! Сюда и пианино влезет, и патефон, и стол для гостей!
Ее восторг был таким искренним, таким чистым. Я видел эту квартиру ее глазами, глазами человека из тридцатых, и сам заражался этим счастьем.
Мы прошли дальше. В стене была устроена небольшая ниша — кухня. Не кухня, а именно «кухонный уголок», как теперь было модно. Белоснежная раковина с настоящим смесителем, из которого — о, чудо! — должна была течь горячая вода. Никаких тебе дровяных титанов и ведер с коромыслом. А рядом, на столешнице, покрытой линолеумом, стояла еще невиданная мною здесь вещь — двухконфорочная электрическая плитка.
Лида не сразу поняла, что это за штука с двумя чугунными блинами. Когда я объяснил. Радости ее не было предела.
— Это же, Лёня… это мы готовить будем на электричестве⁈ — Лида опасливо, словно боясь обжечься коснулась пальцем одной из холодных конфорок,. — Не будет ни копоти, ни керосина… Включил — и все! Сказка!
Я улыбнулся, вспомнив свою индукционную панель из двадцать первого века, и тут же отогнал эту мысль. Для нее, для Лиды, эта плитка была вершиной прогресса. Маленьким личным чудом.
А потом она увидела телефон, и все ранее виденное навеки померкло в ее глазах. Свой телефон! Черный, эбонитовый, с блестящим никелированным диском, он стоял на полочке, как некий идол, божество связи. Лида даже не прикоснулась к нему, только смотрела с благоговением.
— У нас… будет свой телефон?
— Будет, родная, — я обнял ее за плечи. — Прямая городская линия.
Она не знала, насколько прямой будет эта линия. Не знала, что этот аппарат — не столько связь с миром, сколько поводок, короткий и надежный. Но сейчас ее глаза сияли.
Ванная комната добила ее окончательно. Не душевой поддон за занавеской, а настоящая, глубокая чугунная ванна на изогнутых ножках. Белоснежный фаянс раковины и унитаза. Горячая вода из крана. Для миллионов людей в этой стране — недостижимая роскошь, фантастика из журналов про светлое будущее. А для нас — вот она, реальность.
Лида повернула блестящий вентиль, и из крана с шипением ударила тугая струя. Она подставила ладонь, вскрикнула и отдернула руку.
— Горячая! Лёня, правда горячая!
Она смеялась, как ребенок. А я смотрел на нее, смотрел на эту идеальную, залитую светом квартиру с видом на Кремль, и впервые за долгое время мой внутренний циник из будущего замолчал. Я не думал о том, что этот дом станет ловушкой. Не думал о цене, заплаченной за этот комфорт.
Я видел только одно: радость в глазах моей женщины. Здесь и сейчас. В этой просторной, пахнущей краской квартире, в этой золотой клетке на берегу реки времени, мы были абсолютно счастливы. И в тот момент ничего другого не имело значения.
Глава 3
Наше бракосочетание не имело ничего общего с теми пышными, многолюдными свадьбами, что остались в моей памяти из другой жизни. Все прошло по-советски — быстро, функционально и без лишних сантиментов, как подписание важного государственного акта.
Утром мы встретились у трамвайной остановки. День выдался серым и промозглым, холодный мартовский ветер пробирал до костей. Лида надела свое лучшее, хоть и скромное, синее платье, поверх которого было накинуто легкое пальто. Она держалась прямо, и только в ее чуть поджатых губах угадывалось волнение. Я был в своем обычном костюме, в рабочей униформе. Свидетелями были Костя Грушевой и Шурочка, тихая девушка с нашего радиофакультета, с которой Лида успела подружиться. Костя, мой верный товарищ, выглядел непривычно серьезно и слегка скованно, как будто ему предстояло не на свадьбе друга стоять, а на партийном собрании. Шурочка же, наоборот, смотрела на Лиду с нескрываемой нежностью и тревогой, то и дело поправляя ей воротничок пальто.
Мы подошли к ближайшему отделению ЗАГСа молча, и наши шаги гулко отдавались на пустынных утренних улицах. Этот поход не был похож на праздничное шествие. Это было движение к цели, очередной этап в моем большом плане, где Лиде отводилась одна из ключевых ролей.