Само учреждение расположилось на первом этаже бывшего доходного дома и встретило нас гулкими коридорами и въевшимся казенным запахом краски и сургуча. В небольшой, аккуратно обставленной комнате за массивным дубовым столом сидела строгая женщина в темной кофте с усталым, ничего не выражающим лицом. На стене висел обязательный портрет Сталина, строго взиравшего на всех входящих. Она была не служительницей Гименея, а бездушным винтиком государственной машины, регистрирующим новый социальный статус.
Женщина нас не поздравила. Она лишь сухо сверила наши паспорта, задала несколько формальных вопросов и, обмакнув перо в чернильницу, заполнила графы в толстом, похожем на гроссбух, журнале.
— Распишитесь здесь. И здесь. Свидетели — тут.
Я расписался быстро и четко. Лида взяла перо, и я заметил, как слегка дрогнули ее пальцы. Она бросила на меня быстрый, ищущий поддержки взгляд, и, поймав мою ободряющую улыбку, уверенно вывела свою девичью фамилию в последний раз. Затем свои подписи поставили растерянный Костя и Шурочка, которая ободряюще сжала Лидину руку. Скрип пера в оглушительной тишине кабинета прозвучал громче любого свадебного марша. Никаких колец — в среде партийных работников они считались мещанским пережитком. Никаких клятв. Просто четыре подписи, превратившие нас в ячейку нового, социалистического общества. С этого момента Васильева Лидия Николаевна стала Брежневой.
— Можете быть свободны, — сказала женщина, промокнув чернила и закрыв журнал.
Вся процедура заняла не более десяти минут. Мы вышли на улицу. Несколько мгновений все молчали, словно приходя в себя после погружения в холодную воду. Первым опомнился Костя. Он неуклюже, но от всей души хлопнул меня по плечу.
— Ну, поздравляю, Леонид! Совет да любовь, как говорится!
Шурочка, не говоря ни слова, бросилась обнимать Лиду, и та, до этого державшаяся очень серьезно, вдруг крепко-крепко обняла ее в ответ. А потом она повернулась ко мне. Это был уже другой взгляд. Не взгляд девушки, идущей под венец, а взгляд хозяйки. В ее глазах была не только нежность, но и твердая, спокойная уверенность. Она получила то, к чему стремилась — статус, положение, семью. Мою семью.
— Ну что, товарищ Брежнев, — сказала она тихо, но с новой, незнакомой мне интонацией. — Пойдем домой?
Я взял ее под руку. Мы пошли обратно, но это была уже другая дорога. Мы вернулись не просто в квартиру. Мы вернулись в нашу крепость, в которой с этого дня появилась полноправная хозяйка.
Остаток дня прошел в расстановке вещей. Утро следующего дня пришлось на выходной, и я решил дойти до ближайшего магазина. Спустившись в вестибюль, спросил у дежурной:
— Простите, а где здесь гастроном?
— Прямо тут, на первом этаже, товарищ Брежнев! — улыбнулась она. — А рядом и спецраспределитель.
— Нам, наверное, пока не положено, — смущённо сказал я, помня свой скромный статус.
— Тут всем жильцам положено, — уверенно ответила она. — Спросите у управделами, всё устроят.
Напоминать Самсонову не пришлось. Уже на следующий день в нашу дверь постучал курьер с бланком. Четыре машинописных слова значили больше любых клятв: «Заказ. Берсеневская набережная, дом 2». И ниже — «142», номер нашей квартиры.
Это была литерная книжка — входной билет в закрытое снабжение по категории «А». Я прекрасно понимал её цену: символ касты, плата за лояльность и молчание. Лида же просто радовалась. Она гладила тонкую книжечку, как редкую игрушку, и сияла глазами. Всё прошлое с его очередями и скудным пайком исчезало в одну секунду.
И с практической точки зрения книжка оказалась кстати: новоселье требовало приличного угощения. В Москве 1933 года с продуктами было туго: индустриализация смела остатки нэповского изобилия. Поэтому первый поход в спецраспределитель стал для Лиды потрясением.
Никаких вывесок. Неприметная дверь во дворе. У входа — молчаливый человек в штатском, который просто взглянул на книжку. А внутри — другой мир. Запах копчёной колбасы, горечь настоящего кофе, сладость шоколада и, совершенно невероятное для зимней Москвы, — апельсины, сложенные пирамидой. Никаких очередей, продавцы в белых халатах, полки с импортными консервами, сыры под стеклянными колпаками, связки салями.
Лида замерла на пороге, будто боялась сделать шаг.
Продавец сверился с нашим списком и вежливо спросил:
— Что будете получать сегодня, товарищ Брежнев? По норме положено…
Он перечислял, я слушал вполуха, а Лида ловила каждое слово. В конце он добавил:
— Если неудобно носить, заполните бланк. Всё доставят прямо в квартиру.