И Мельников замолчал, понуро уставившись в стол. Похоже, мой протеже совсем пал духом.
Смотрю я на него, а мысли мои в лихорадочном поиске решения несутся вскачь. Что я знаю про Хрущева? «И что, мол, выпить он любил, и что Насера наградил…» Нет, это не то. Так, а вот еще «волюнтаризьм». Это уже интереснее! Страшно любил сей товарищ разный пиарный движ — то ракеты на Кубе, то кукуруза, то космос, то целина. Так что, раз он роет под Мельникова, то наилучшийвариант — указать ему новую яму, да сунуть в руки лопату пошире. Кстати — целина… а пожалуй, это мысль!
И я, криво усмехнувшись, сказал расстроенному Мельникову:
— Ну, Петр Богданович, давай рассудим трезво. Прямая атака на этого деятеля невозможна — за ним стоит Каганович. Значит, надо исхитриться устроить так, чтобы он сам себя закопал!
На лице Мельникова проступило недоумение.
— Вот скажи — в чём его сила? — спросил я и тут же сам же ответил. — В неуемной энергии. А слабость? Слабость в том, что он — дебил. До жути энергичный болван, да еще и авантюрист до мозга костей! Значит, ему нужна такая авантюра, чтобы он вцепился в неё и сломал себе шею. Понимаешь? Надо перенаправить его энергию в другое русло! Подсунуть проект, который так его увлечет, что он побежит за ним как козлик за морковкой.
Во взгляде Петра Богдановича замешательство сменилось проблеском интереса. Он ещё не понимал, к чему я веду, но чувствовал: за словами скрывается план.
— И какой это может быть проект? — хрипло спросил он.
Я подался вперёд, понизив голос.
— Ну например — северный Казахстан. Там — миллионы гектаров чернозёма, веками не знавшего плуга. Если все это распахать — получим миллионы тонн хлеба для всей страны. Это будет подвиг, о котором будут писать газеты. Тот, кто все это организует — войдет в историю наравне с Лениным и Сталиным. Никита перед таким не устоит! Для человека с его амбициями это верный путь наверх. И если ему все это правильно преподнести — о, это такая наживка, которую он заглотит вместе с поплавком и удочкой!
— Но если у него получится… — неуверенно начал Мельников, но я его перебил, не дослушав.
— Во-первых — он отстанет от вас, Петр Богданович. Трудно плести интриги в Москве, находясь в Казахстане. А во-вторых — не получится! Освоение целины требует многолетней подготовки. Нужна техника, лесополосы, элеваторы. А он с его нахрапом наверняка все завалит. Погонит тысячи людей в степь, в палатки, распашет всё бездумно. Там косяков будет — мама не горюй. На три расстрела хватит!
Я замолчал. Лицо Мельникова прояснилось. Изумление в его взгляде боролось с восхищением простотой и коварством моего замысла.
— И виноватым окажется он один, — заключил я. — Тот, кто громче всех кричал, кто лично обещал товарищу Сталину. Он предстанет перед Хозяином как преступный авантюрист. Его карьера будет кончена. Навсегда.
Мельников шумно выдохнул, будто всё это время не дышал. В его глазах страх уступил место азартному блеску.
— Но как нам заставить его взяться за это?
— Это уж, Петр Богданович, моя забота. Тут главное устроить все так, чтобы самим не погореть. Так что сегодня вечером я подумаю, начну готовить докладную записку на имя товарища Сталина. «О скрытых резервах продовольственной безопасности и стратегическом значении восточных регионов». Ни слова о фамилии Хрущёв.
Домой вернулся поздно. В просторной квартире Дома на набережной царила тишина и новый, обжитой уют. Лида встретила тарелкой горячего ужина, мы перекинулись парой слов о мелочах — о полке в ванной, о крепдешине, который завтра «выбросят» в распределителе. Её мир, наполненный простыми заботами, был надёжной защитой от ледяной, смертельной игры, в которую я погружался днём. И это было очень и очень правильно.
Дождавшись, пока Лида уснёт, я прошёл в кабинет. Верхний свет не включал, лишь зелёный абажур настольной лампы отрезал островок тепла от ночной темноты. Несколько минут я стоял у окна, глядя на подсвеченные прожекторами зубчатые стены Кремля. Там, за этими стенами, сидел главный адресат будущего послания. Ещё раз прокрутил в голове весь план, взвесил каждое слово, и, убедившись, что всё рассчитано верно, сел за массивный письменный стол, достал плотную бумагу и карандаш.
На первом листе вывел заголовок: «О мерах по укреплению обороноспособности СССР в свете грядущей войны с Западом», и начал творить. Опираясь на знание будущего, как обычно, замаскированное под «глубокий военно-политический анализ», я рисовал перед Сталиным мрачную, но логичную картину: в грядущей войне главный удар придётся по европейской части страны. Украина, Белоруссия, Северный Кавказ — житницы Союза — с высокой вероятностью будут временно потеряны.