— Теперь о БТ-2. «Быстроходный танк». Эта машина создана на основе американской системы инженера Кристи, и ходовые качества у нее действительно впечатляющие. Но какой ценой? Эта скорость оплачена дороговизной, крайней ненадежностью и чудовищной пожароопасностью, ведь за тонкой, противопульной броней скрывается карбюраторный авиационный мотор, готовый вспыхнуть от любого попадания осколка, а экипаж в невыносимой тесноте задыхается от жары и пороховых газов. И стоит этот непонятный аппарат в разы дороже, чем Т-26. А между тем, трудно найти орудие, снаряд которого не может пробить его броню! Да что там — бронебойная пуля, и то его пробивает! Подобная техника не соответствует требованиям грядущей войны. Армии нужны сбалансированные, надежные машины с противоснарядной броней, оснащенные экономичным и безопасным дизельным двигателем. И самое главное — с пушкой, способной поражать и полевые укрепления, и вражеские танки.
Тут уже не выдержал и Ворошилов. Оглянувшись на оскорблено молчавшего Тухачевского, он бросился защищать свое ведомство:
— Товарищ Брежнев, вы что-то разошлись не на шутку! Мы только-только снабдили Красную Армию вполне современными танками, а вы….
— Танков у нас, можно сказать, нет. Танк с противопульной броней — ерунда!
Переведя дух, я продолжал:
— Вместо метаний и опасного увлечения единичными, зачастую тупиковыми проектами, необходимо срочно, решением Политбюро, создать Центральное артиллерийское конструкторское бюро, Центральное танковое конструкторское бюро и выработать единый, долгосрочный план развития авиации. Только так армия будет обеспечена надежным, современным оружием взамен набора сырых экспериментальных образцов.
Когда последние слова упали в мертвую тишину, доклад был окончен. В кабинете стало так тихо, словно из комнаты разом выкачали весь воздух. Никто не шевелился. Все взгляды, как по команде, были устремлены на одну фигуру.
Сталин молча прошелся вдоль стола. Единственным звуком в огромном кабинете стал скрип его сапог по паркету. Он медленно, ни на кого не глядя, расхаживал по ковру от стены к стене, от тени к свету, и в его мерном, тяжелом шаге было нечто гипнотическое и зловещее. Он остановился у стола, неторопливо достал потухшую трубку, набил ее свежим табаком. Чиркнула спичка, и оранжевый огонек на мгновение выхватил из полумрака его непроницаемое, испещренное оспой лицо. Сделав глубокую затяжку, он вновь продолжил свое хождение.
Его молчание длилось невыносимо долго, целую вечность, за которую каждый из присутствующих, должно быть, успел мысленно попрощаться со своей карьерой. Наконец, он остановился. Прямо напротив Тухачевского. Он не произнес ни слова. Он просто смотрел на него — долго, тяжело, в упор, и в этом желтоватом, немигающем взгляде было больше презрения и окончательного приговора, чем в любом самом гневном разносе. Тухачевский попытался выдержать этот взгляд, его лицо было бледным, как полотно, но через несколько секунд он не выдержал и чуть заметно опустил глаза.
Сталин отвернулся.
Он снова остановился, теперь уже у своего кресла, но садиться не стал. Его взгляд нашел меня.
— Значит, таварищ Брэжнев, — его голос прозвучал глухо и устало, — палучается, что наши ваенные тэарэтики играют в бирюльки, пака страна тратит паследние рэсурсы на создание оружия?
Вопрос был риторическим.
— Харашо, — он с силой выбил трубку о край пепельницы, и этот резкий, сухой стук прозвучал как выстрел. — Разбираться будэм. Но ашибки нада исправлять нэмэдленно.
Он снова посмотрел на меня, и его взгляд будто выражал тяжесть принятого окончательного решения.
— Ви, товарищ Брэжнев, должны отныне курировать все военные разработки. И быть в курсе всего военного планирования. Все новые проекты — танки, самолеты, пушки — будут проходить через ваш сэктор. И докладывать будете лично мне.
Он обвел взглядом застывшие за столом фигуры.
— Идите, товарищи. Работайте. А от вас, товарищ Брэжнев, Политбюро ожидает прэдложений по развитию нашей оборонной промышлэнности.
Покидая сталинский кабинет, я испытывал двойственные чувства. С одной стороны — несомненно, это победа. А вот с другой… С другой — я вновь нажил себе врага. Как бы не свернуть в этих аппаратных играх шею!
Глава 7
Как только тяжелая дверь кабинета Сталина бесшумно закрылась за спиной, звенящее ощущение победы испарилось. Ему на смену пришло иное чувство — тяжесть новой, необъятной ноши. Последние слова Хозяина, по сути, были приговором к каторжной работе, где цена ошибки измерялась не выговором, а головой. Отныне весь военно-технический потенциал страны, все ее будущее оружие, оказывалось в зоне моей личной ответственности. Любой провал, любой сорванный проект ляжет несмываемым пятном, а спрос в этой системе, как известно — персональный!