— И не только здесь, в Москве, — продолжил он еще тише, и его глаза вдруг превратились в две узкие щелочки, буквально сочащиеся откровенным, понимающим цинизмом. — Я ведь знаю, что Хозяин поручил вам новое, чрезвычайно деликатное дело за рубежом, связанное с нашими… соплеменниками, попавшими в беду в Германии. Немецкими евреями — учеными.
Мои пальцы, до этого спокойно лежавшие на подлокотнике, невольно сжались. И откуда он это узнал?
— У нас, Леонид Ильич, много друзей и родственников в Германии, — продолжал Гинзбург. Он говорил очень тихо, почти шепотом, но каждое слово било точно в цель. — В Берлине, во Франкфурте. Среди врачей, адвокатов, коммерсантов. Они видят, как унижают и выгоняют наших сородичей. Они могут найти нужных людей, поговорить с их семьями, помочь с выездом. Тихо, без шума. Понимаете? Мы могли бы очень помочь вашему… начинанию. Через наши каналы. Это было бы надежнее и безопаснее, чем через официальные структуры.
Гинзбург замолчал, ожидая ответа. Конечно, то что он предлагает, по сути было прямым и бесстыдным вторжением в личную жизнь, где чувства и преданность дочери становились разменной монетой в большой политической игре. Уже по этой причине я должен был бы с негодованием отказаться. Вот только его предложение поспособствовать с вербовкой ученых било в самую точку! Это настолько редкая возможность и такой ценный ресурс, что ничем не стоило пренебрегать для достижения моей цели — научно-технического развития СССР. Сколько стоит атомная бомба? Нисколько не стоит. Она бесценна, потому что их не продают. И если есть возможность добыть ее, любая цена не покажется чрезмерной. В наступившей тишине было слышно, как тикают часы на стене. Прошла секунда, другая. Нужно было что-то ответить, не выдав ни гнева, ни смятения, ни, тем более, заинтересованности.
— Моисей Ааронович, — мягко произнес я. — Ваше предложение… и ваше доверие… очень много для меня значат. Дора Моисеевна, без сомнения, исключительно талантливый человек. Но вопрос о личном помощнике — это прерогатива отдела кадров ЦК. Это серьезная номенклатурная должность. Я должен все обдумать.
Гинзбург не выглядел разочарованным. Напротив, на его лице промелькнула тень понимающей улыбки. Он был опытным игроком и знал, что «я подумаю» от человека моего положения — это не конец, а лишь начало. Он медленно поднялся.
— Конечно, Леонид Ильич. Думайте. Главное, чтобы вы знали — наша семья готова служить вам и общему делу.
Когда тяжелая дверь кабинета за ним закрылась, я еще долго сидел неподвижно, глядя в одну точку. В голове огнем горел недавний разговор с Лидой. Ее полные обиды и непонимания глаза, когда я отказал ей, отправив в НИИ Радиолокации ради «дела государственной важности». Какая жестокая, злая ирония — отказать жене в праве быть рядом, чтобы через несколько дней получить предложение сделать своим ближайшим соратником другую женщину, которая тебя любит.
Но в интересах дела нужно было поступить именно так.
Глава 10
Восемнадцатое августа 1933 года выдалось на редкость ясным и солнечным. Москва, разморенная летним зноем, казалось, замерла в ленивой неге, но в районе Ходынского поля воздух вибрировал и гудел, раздавались приветственные крики, а в воздух величаво поднимались аэростаты с портретами «вождей». С самого утра сюда стекались тысячи людей, чтобы увидеть главное зрелище года — первый в истории страны официальный День Воздушного Флота.
Когда я вышел из подъезда нашего дома на Берсеневской набережной, черный правительственный «Паккард» отполированный до зеркального блеска, уже ждал меня у тротуара. Шофер в форменной фуражке выскочил и распахнул заднюю дверь. Каково же было мое удивление, когда в прохладном полумраке салона я увидел… Дору Моисеевну! Она сидела, выпрямив спину, в строгом, но элегантном светлом костюме, держа на коленях пухлую папку с документами. Не то чтобы меня совсем уж поразило ее присутствие — в конце концов, она мой новый секретарь — но сегодня я дал ей выходной. Ведь мне весь день предстояло мотаться по авиапразднику — зачем тут секретарь?
— Доброе утро, Леонид Ильич, — она едва заметно улыбнулась. — Решила не терять времени и подготовила для вас краткие справки по всем конструкторам, которые сегодня будут представлять свои машины.
— Благодарю, честное слово, очень приятно, что ты обо мне позаботилась. Но, право, не стоило: я помню все наизусть! — отвечал я, садясь рядом, но стараясь сохранить дистанцию на широком заднем сиденье.
После того памятного разговора с ее отцом и моего уклончивого «я подумаю», Гинзбург действовал с быстротой и натиском опытного полководца. Через два дня в моем кабинете раздался звонок из отдела кадров ЦК, и вежливый голос сообщил, что в качестве личного секретаря мне рекомендована «проверенный, идеологически грамотный товарищ с блестящим знанием иностранных языков». Отказаться было невозможно, это означало бы пойти на прямой конфликт с могущественным кланом. Пришлось согласиться, мысленно поражаясь пронырливости хитроумного Моисея Аароновича.