— Добро пожаловать. Прошу за мной.
Черный «ЗИС» с зашторенными окнами мчал его по невидимому городу. Машина остановилась не у института, а у ворот высокого забора, за которым скрывался изолированный загородный особняк.
— Временно разместитесь здесь, — сообщил сопровождающий. — Для вашей безопасности и спокойной работы.
Просторные комнаты, рояль, услужливый персонал, идеальная тишина, и… никого вокруг. Лаборатория, оборудованная по последнему слову техники, находилась в соседнем флигеле. Ему дали всё, что обещали. Кроме ключей от ворот.
Через час дверь кабинета отворилась без стука. На пороге стоял высокий, моложавый человек в простом, но отлично сшитом костюме. Во взгляде спокойных, серых глаз чувствовалась такая власть, что Герц невольно поднялся.
— Добрый вечер, герр профессор, — сказал вошедший на немецком с заметным акцентом. — Меня зовут Брежнев, Лео Брежнев. Я курирую в правительстве научно-технические разработки. Рад приветствовать вас на советской земле!
Он протянул руку. Несмотря на дружелюбный вид, рукопожатие было крепким и властным.
— Надеюсь, путешествие не было утомительным. Мы создали все условия, чтобы вы занимались только наукой.
Герц смотрел на вошедшего с удивлением. Он ожидал увидеть либо коренастого партийного функционера пролетарского вида, либо мрачного офицера госбезопасности. Но этот человек не был похож ни на тех, ни на других. Высокий, подтянутый, с густыми волосами, темными густыми бровями и неожиданно спокойным, ясным взглядом серых глаз. Ему нельзя было дать и тридцати, но держался этот Лео Брежнев с уверенностью и властью человека, привыкшего принимать решения и нести за них ответственность.
Герц немного растерянно пробормотал в ответ какую-то любезность.
— Вашу лабораторию я видел, — продолжил Брежнев. — Оборудование устраивает? Чего-то не хватает — скажите. Доставим.
— Все… превосходно, — пролепетал оробевший Густав.
— Отлично. Тогда к делу.
Брежнев подошел к столу, взял чистый лист и карандаш. Несколькими быстрыми штрихами он набросал блок-схему импульсного генератора.
— Вот наша первая задача. Генераторная лампа. Мощный, предельно короткий и абсолютно стабильный импульс вот на этих частотах.
Чем больше общались ученый и партийный босс, тем большим уважением проникался Герц к своему новому руководителю. В нем не было ни капли фанатизма или идеологического пафоса: он разговаривал как технически грамотный руководитель крупного проекта — четко, по-деловому, с абсолютным пониманием сути вопроса. И это мгновенно вызвало у Герца непроизвольное уважение. Стоящий перед ним человек явно не был просто партийным комиссаром, приставленным к науке. Он был как будто бы одним из ученых — человеком, говорящим на языке формул и экспериментов, но при этом облеченным колоссальной властью. Это было странное, непривычное и даже немного пугающее сочетание.
Под схемой появились несколько цифр. Герц наклонился над листом. На мгновение он забыл и о побеге, и о клетке, в которой он оказался, и о человеке перед ним. Теперь он видел лишь красивую, дерзкую физическую задачу.
Герц посмотрел на схему, потом на Брежнева, и в его глазах впервые за долгое время вспыхнул азартный блеск ученого.
— Интересно… — пробормотал он. — Очень. Это потребует… нетривиальных решений.
Брежнев едва заметно кивнул.
— Мы на это и рассчитывали, герр профессор. Мы на это и рассчитывали.
Глава 14
Утро в нашей квартире на Берсеневской набережной обычно было тихим и светлым. Солнце, поднимаясь над Кремлем, било в широкие окна, заливая кухню светом, играя на начищенных до блеска кастрюлях и сверкающем никеле крана. Но сегодня эта солнечная идиллия казалась фальшивой. Во-первых — никакого солнца: с утра зарядил нудный сентябрьский дождь, небо над Москва-рекой налилось густым серым тоном, где –то вдали сверкали молнии. Но это бы ладно. Много хуже того, что в самой нашей квартире воздух был будто наэлектризован, заряжен молчаливым, тяжелым напряжением. Лида двигалась почти порывисто, ставя на стол тарелки так, словно собиралась их разбить. Она не смотрела на меня — я видел лишь ее напряженную спину и тусклые, наспех собранные в узел волосы.
Она села напротив, пододвинула себе чашку с чаем, но так к ней и не притронулась. Ее лицо было бледным, под глазами залегли темные тени, а веки чуть припухли. Было ясно, что она плакала. Долго, ночью, уткнувшись в подушку, чтобы я не услышал.
— Лида, что случилось? — я постарался, чтобы голос звучал как можно мягче. — Ты сама не своя.