Когда моя рука уже легла на массивную дубовую ручку двери, тихий, лишенный интонаций голос за спиной заставил меня замереть.
— Таварищ Брэжнев, задержитесь на минуту.
Глава 2
Я обернулся. В огромном кабинете остались только мы вдвоем. Сталин стоял у своего стола, набивая трубку свежим табаком.
— Хорошая идэя, насчет Коминтерна. Мы с товарищами давно уже думаэм, чем бы занять наших иностранных…друзей. А то дэнег они стоят как линкор, а толку с них… как с козла молока.
Сталин закурил и продолжил.
— Давайтэ организуем в Коминтерне спецотдел. Вы его возглавите, товарищ Брэжнев.Попробуйте свои идеи. Вообще у вас много хороших идей. Но у меня они, — тут Сталин вдруг хитро улыбнулся, — тоже бывают. И одна из них насчет вас, товарищ Брэжнев…
На этих словах я напрягся. Мало ли какую идею Иосиф Виссарионович считает «хорошей»?
— Вы, таварищ Брэжнев, уже поднялись выше простого заведующего сектором. Мы вас часто приглашаем на заседания Палитбюро, где решается судьба страны, а вы даже не член ЦК. Это нэправильно. В харошем механизме каждая дэталь должна занимать свое мэсто.
Он говорил об этом так обыденно, словно рассуждая о досадном, но легко устранимом недостатке в двигателе. Я стоял, вытянувшись в струну, и молчал, понимая, что любое слово будет лишним. Хотя четко помнил прошлое желание Сталина продвинуть меня на этот пост. И чем оно закончилось.
— В следующем году у нас будет съезд партии, — продолжал он, наконец подняв на меня свой тяжелый, пронзительный взгляд. — Семнадцатый съезд. И я бы очень хотел, чтобы вы были избраны кандидатом в члены Центрального Комитета. Без досадных недоразумений и ошибок, что были ранее.
Холодная волна прокатилась по моей спине, но я постарался ни единым мускулом не выдать охватившее меня волнение. Товарищ Сталин тоже запомнил, как в прошлый раз меня «прокатили» с местом кандидата в ЦК партии. Сделали тогда все «красиво», а я еще не знал о подводных камнях и механизмах власти, которые позволяют вот так сбить человека на взлете даже вопреки воле Вождя. И пусть в устах этого человека фраза «я бы очень хотел» в разрезе человеческих судеб была равносильна движению тектонических плит — совершенно неотвратима и неизбежна, но всегда могло найтись свое «но». Максимум, что я тогда получил — кураторство над всеми КБ в стране. С поправкой на то, что заодно и отчитываться я теперь должен был очень многим людям, а не только Сталину и политбюро, если бы был членом ЦК.
— Благодарю за высокое доверие, товарищ Сталин, — ответил я, и голос мой, к собственному удивлению, прозвучал ровно и твердо. — Это огромная честь для меня. Я приложу все силы, чтобы его оправдать.
— Харашо, — сказал он, давая понять, что этот вопрос для него решен. Но я не обманывался. Если и сейчас не удастся попасть хотя бы в списки кандидатов, то нового предложения уже не будет. — А как ваши собственные дела, таварищ Брэжнев? Как живете?
Я на мгновение растерялся. После грозы, только что пронесшейся над головами наркомов, этот бытовой, почти отеческий вопрос казался каким-то… неуместным.
— Спасибо, товарищ Сталин. Все хорошо. Работаю.
Он поднял на меня глаза, и в их желтоватых глубинах не было и следа недавнего гнева. Лишь холодное, внимательное любопытство.
— Я нэ о работе. Где вы живете? В «Лоскутной», кажется?
— Так точно, товарищ Сталин. В Пятом доме Советов — бывшей гостинице «Лоскутная» на Тверской.
Сталин хмыкнул, выпустив облако ароматного дыма.
— Гостиница… Это проходной двор. Так нэ годится. Там ходит кто попало, охрана условная. Это непорядок. Вы слишком ценный специалист, чтобы рисковать головой. Тем более, вы человек, практически, сэмейный…
Я молчал, не понимая, к чему он клонит. Сталин отложил трубку и оперся руками о стол, слегка подавшись вперед.
— Вам нужно переехать. В Дом Советов, где живут наши ответственные работники. Обратитесь в Управление делами ЦК, к товарищу Самсонову.
Он сделал короткую паузу, давая мне время осознать вес сказанного.
— Скажете, что это мое личное поручение. Пусть подберет вам что-то подходящее. И с охраной, и с условиями. Идите, таварищ Брэжнев.
Поблагодарив его, я вышел из кабинета, ощущая на спине его тяжелый взгляд, выделивший меня из всей серой массы аппаратчиков. Такое расположение — очевидный признак того, что мои акции растут. И, одновременно, предлагая новую жилплощадь, меня как бы ставят на особый учет, перемещая в золотую клетку, где проще не только охранять, но и наблюдать.