Ган отрицательно покачал головой.
– Вас это, наверное, удивит, но большинство людей слышали. Видите ли, Ган, я очень богатый человек, – без всякой манерности сообщил он. – Хотя к богатству никогда не стремился. Я учился на геолога. Мне безумно нравились разные камни и почвы, жилы минералов и давление внутри земли, которое может сжимать породу в алмазы или размягчать в нефть. Похоже, у меня был нюх на нужные места. Не успел я опомниться, как у меня уже был медный рудник в Юте, угольная шахта в Пенсильвании и серебряный прииск в Неваде. А теперь у меня шахты по всему миру. Это объясняет, почему я сейчас здесь, – заметил мистер Файерфилд. – Собираюсь расширить свой бизнес в Австралии. Я наблюдал за вашей золотой лихорадкой и трезво ее оценил. Я видел не так давно, как похожее происходило у нас в Калифорнии, и знаю, к чему это приведет.
– Боюсь, вы опоздали, – заметил Ган. – Весь буш уже и так разрывается от горнодобывающих компаний. Тут не может остаться много золота.
Американец согласно закивал:
– Вот именно, мой друг. Но я не хочу золота. Все эти люди со своими кирками – слепцы, которые, кроме золота, ничего не видят. Пусть они его и ищут. А мне нужен никель и железная руда – вещи, которые не так блестят, но в которых мир нуждается в гораздо большей степени, чем в золоте. – Мистер Файерфилд повернулся и испытующе посмотрел на Гана. – А что за человек ваш управляющий, мистер Мэтьюз?
Ган закатил глаза:
– Тот еще ублюдок.
– В каком смысле?
– Ленивый очень. Плохой человек. – Выражение лица его вдруг стало лукавым. – Но его в этом винить нельзя.
Американец в ожидании продолжения подался вперед:
– Расскажите, расскажите!
– Ну, у мистера Мэтьюза большой дом недалеко от копей, и его жена постоянно рассказывает, что у нее что-то сломалось: водопровод, дверные петли, водосточная труба… Поэтому мистер Мэтьюз берет одного рабочего из забоя и посылает в свой дом.
Американец озадаченно почесал затылок:
– А этот парень не может сам все отремонтировать?
– Понимаете, ничего там чинить особо и не нужно. – Ган хитро подмигнул. – Просто миссис Мэтьюз таким образом получает свое обслуживание – если вы понимаете, о чем я.
– Вы смеетесь надо мной!
– Да пропади я пропадом, если это не так! Каждый парень, которого посылали в дом, возвращался оттуда вприпрыжку с такой рожей, будто ему медом намазано. Причем она непереборчива. Однажды Мэтьюз послал к ней одноглазого Эрла. Так когда тот вернулся, его единственный глаз сиял так, что мы уже думали, из-под рубца на месте второго прорежется новый глаз!
– Хорошая история, мой друг. – Мистер Файерфилд закрыл рот, прищелкнул языком и с озорным видом приподнял брови. – Очень хорошая история!
Некоторое время они сидели молча, погруженные каждый в свои мысли.
– Не возражаете, если я спрошу вас кое о чем? – Ган почесал обрубок отсутствующего уха. – Зачем вы привезли с собой жену? Ей тут будет одиноко.
– Она направляется в сиротский приют на побережье у Джералдтона. – Выражение лица мистера Файерфилда стало мягче, а голос тише. – Мы собираемся взять маленькую девочку.
Глава 19
Элеонора Файерфилд приехала в сиротский приют в сопровождении рослых мужчин с аккуратно подстриженными усами и стоячими воротничками. Адвокаты обступили ее треугольником в своих темно-серых костюмах, однако эта женщина, высокая и худая, в изумрудно-зеленом платье, закрытом от лодыжек до горла и с белым кружевным воротничком под подбородком, возвышалась между ними так, что сразу становилось понятно, кто тут главный.
– Миссис Файерфилд… – приветствовал отец Макинтайр, когда она отделилась от общей группы. – Добро пожаловать!
Она протянула руку, слегка согнув ее в запястье. Оглядывая священника, она отметила складки на помятой сутане и однодневную щетину на подбородке.
– Отец Макинтайр… – поздоровалась она. – А это мистер Ньютон, эсквайр.
Мужчины пожали друг другу руки, но миссис Файерфилд так и не удосужилась представить еще двух юристов, которые стояли, вцепившись в одинаковые портфели из черной кожи с блестящими застежками.
Хозяин сделал широкий приглашающий жест:
– Прошу вас.
По росту Элеонора Фаейрфилд не уступала отцу Макинтайру. Хотя это была женщина средних лет, в ее плотно сжатых губах чувствовалось что-то старческое, и если бы не выражение лица, ее даже можно было бы назвать привлекательной. Лоб миссис Файерфилд пересекала жесткая складка, расходившаяся на переносице и спускавшаяся к уголкам скорбно изогнутых губ, что лишало ее даже намека на привлекательность.