Позже, когда они пьют кофе в гостиной, она показывают ему новую кофточку, связанную для малыша. Но адвокат начинает нервничать, в мыслях у него совсем другое. Он не видит кофточку у себя под носом, и на вопрос Алины: «Тебе не кажется, что этот мятно-зеленый цвет пряжи слишком кричащий?» – отвечает невпопад. Он даже не понимает, о чем фильм, который они смотрят.
Предмет его беспокойства находится в кейсе с деловыми бумагами: там хранится нечто, что может стать ключом его счастья. Последняя деталь головоломки, которую мало-помалу собирает судьба. Жизнь отталкивает Алину Жерико все дальше от Мани Монсальве и все ближе к адвокату, и он ловит этот попутный ветер, укрепляя невидимые узы с бесконечным терпением, осторожностью, нежностью, боясь форсировать события, чтобы не потерять все, прежде, чем ситуация созреет. Он никогда не вел себя как претендент. Его тщательно выверенная роль – роль безусловного и бескорыстного друга одинокой беременной женщины. До наступления подходящего момента Алина не должна и заподозрить, что он испытывает к ней мужское влечение и безнадежную любовь; что он готов жениться на ней, увезти ее вдаль, усыновить ее будущего ребенка и растить его, как своего собственного, обожать и беречь ее, пока смерть не разлучит их… что может случится весьма скоро, если Мани примет такое решение. Мендесу все равно: он идет на риск.
– Мендесу нельзя было слишком спешить, но нельзя было и упустить момент…
Торопливость так же опасна, как и промедление. Если он не пошевелится, теперешняя ситуация застынет навек и он останется навсегда добрым самаритянином. Добрым Сан Хосе.
– Рогоносцем. Холил бы ее и лелеял, пока кто-нибудь более расторопный не увел бы ее. А что было у него в чемоданчике?
В кейсе у него последний номер журнала «Кромос». В разделе происшествий помещен развернутый репортаж «Война Барраганов с их двоюродными братьями Монсальве», посвященный ночи, когда убили Темного и его друзей. Фотографии разбросанных по шоссе трупов, обезображенных, искалеченных. Ужас в ярких красках и во всей своей мерзости. Серьезное напоминание Алине на случай, если она забыла, каков на вкус тот кровавый мир, который она хочет и не хочет покинуть.
Но это еще не все. В журнале есть и еще нечто – словно это досье собрано самим Мендесом для последнего удара, завершающего многотрудное дело убеждения и обольщения. На страницах светской хроники находится фоторепортаж о праздновании в столице некоего дня рождения.
– А как это день рождения связан с Алиной Жерико?
Именинница – сеньорита Мельба Фоукон, ей исполняется тридцать четыре, и вместе с ней на всех фотографиях появляется «процветающий предприниматель нашего побережья» Мани Монсальве. Мендес не знает, напечатаны ли эти две статьи в одном и том же номере сознательно, или это простая случайность или небрежность редактора. На первой фотографии Мельба и Мани сняты во время танца, на второй – в группе гостей, на третьей Мельба задувает свечи, еще на одной он вручает ей подарок. На двух последних снимках они обнимаются.
Согласно установившейся традиции, во все вторники, как только кончается фильм – около полуночи – адвокат встает и уходит. На этот раз – нет. Он затягивает визит, тянет время, пытаясь принять решение: дать журнал Алине или это будет только бесполезная жестокость? Он склоняется к «да», просит Алину дать ему еще кофе, склоняется к «нет», говорит о футболе, пожалуй, «да», – он говорит, что устал и откидывается на спинку кресла, нет, конечно, «нет», – он поднимается, чтобы идти.
В последнюю минуту он отваживается, достает журнал из кейса жестом, который задуман как спокойный, но получается театральным. «Ты уже видела это?» – спрашивает он торжественным тоном, хотя пытается заставить свой голос звучать естественно.
Она берет журнал, просматривает его, натыкается на фотографии убийства, потом – на фотографии дня рождения, и ее серые глаза наливаются слезами. Сначала она плачет, сдерживаясь, потом навзрыд.
– Зачем ты мне это показываешь? – возмущается Алина. – Сейчас ты уйдешь и оставишь меня расстроенной.
– Если хочешь, я не уйду, – поспешно говорит он, обнимая ее.
Они вместе садятся на обитый кретоном диван; она жарко всхлипывает, прислонившись к его плечу, слезы заливают его новую рубашку; он решается погладить ее волосы с благоговением, замаскированным под покровительство, он осушает ее лицо платком и дает ей его, чтобы она высморкалась, он притягивает ее к себе и нежно баюкает, ее и ее ребенка, и медовые реки струятся в его душе.