Я отнес спирт в ординаторскую, где Семеныч с Бобром уже практически помирились, и, будучи заядлыми охотниками, уже вовсю обсуждали прошлогоднюю охоту на кабана.
Разбавив спирт до кондиции, мы этот мир закрепили, по–братски разделив последнее яблоко. Бобер снова вспомнил, было, разбитый фонарь, но Семеныч заметил, что прокурор, ежели он конечно не самоубийца, за свои деньги стадионный прожектор, ему, Бобру, на крышу поставит.
— Ты представляешь, где он будет со своим прокурорством, если ему на работу телегу накатать: «так и так, просим возместить материальный ущерб, нанесенный вашим сотрудником». А дальше — подробности…. То–то.
Когда я вернулся в отделение, уже ничего не напоминало об утреннем разгроме, разве что свежие царапины на холодильнике. Прокурор мирно храпел, в вену ему мерно капался оксибутират натрия. Впереди, правда, еще была пятиминутка, с возможным разбором полетов, ну да ладно, прорвемся. А так — дежурство уже, считай, закончилось, в целом ничего, нормально, даже поспали.
— 5-
… Утро уже давным–давно провело малярные работы на стенах древнего Кремля, не забыв, впрочем, и наш далекий Лесногорск. Результаты были налицо: деревья зеленели, одуванчики желтели, птички щебетали, не исключено, что где–то в близлежащих лесах на глухих полянках весело резвились зверюшки, радуясь солнышку. Сверкали листочки на деревьях и бутылки на помойках. Кончилось замечательное утро, начинался замечательный день, жаль только, что чей–то внешний вид ему упорно не соответствовал. К чьему–то внешнему виду больше подошли бы кадры из очередного голливудского блокбастера о жизни после ядерной войны, где были бы развалины с торчащей арматурой, крысы–мутанты, размером с волкодава. На худой конец сошла бы заставка из Гарлема — бочки с горящим тряпьем, и люди, шарящие в мусорных баках. Хотя чего это я? Мусорные баки — вон они, очень даже наличествуют, числом три, один на мне.
Левый глаз, только–только начавший нормально смотреть на свет Божий, вновь прятался, как черепаха в панцирь, за нарастающим отеком. В этот раз он явно собирался появиться не раньше, чем через пару дней. Ныл после удара живот, и слегка мутило. Приподнявшись на локте, я уперся правой ступней в край бака, навалившегося на левую голень, и рывком спихнул его, невольно зашипев при этом от боли. Я и так был наполовину засыпан мусором, но на прощание плюс ко всему из недр бака на меня вылилась какая–то липкая пакость, столь тошнотворная, что мне сразу захотелось забрать обратно все свое ерничество по поводу брезгливых патанатомов и судмедэкспертов. Может быть, еще сказывались удары по голове, которые за последние три дня я щедро получал, но, как бы то ни было, а утренний бутерброд из меня вылетел пулей, частично приземлившись на рукав рубашки.
— Ты как? — озабоченно склонился надо мной Валерка.
Мне очень хотелось сказать какую–нибудь бодренькую фразу, весело пошутить, сказать что–то типа «как таракан, на которого наступили», однако прилив дурноты безжалостно приказал отвечать правду и только правду, и я честно ответил:
— Хреново.
Валерка стряхнул с меня мусор, насыпавшийся из бака, тоже между делом морщась от вони, и помог мне подняться.
Рана на левой ноге весело запульсировала, тяжелый ручеек крови быстро проложил дорогу в ботинок. Ладно, хоть так — рассмотрев край бака, и прикинув его вес, я судорожно передернул плечами — упади эта сволочь на 20 сантиметров правее и, … здравствуйте, я — гильотинная ампутация.
— Кто эти козлы? Что им от тебя надо было?
— Выпить хотели, у меня решили деньжат стряхнуть. Спасибо, ты подоспел, а то бы запинали.
— У, блин, шакалы, надо было догнать их, бошки отстучать, а я посмотрел, что ты тут лежишь, не стал гнаться.
— С меня причитается. Ты сейчас свободен?
— Ну, в общем, да.
— Тогда забрасывай ведро домой и дуй ко мне. Посидим, поговорим — есть о чем.
— Ведро–то — Валерка хохотнул — прибыло на место постоянной дислокации, — и пнул ногой обломок красного пластика. Ну, не жалко, я бы об ту дурную голову еще бы два таких разбил.
Я критически осмотрел себя сверху донизу. Мои еще 20 минут назад светлые брюки явно просились остаться здесь, с Валериным ведром, рубашка тоже была ненамного лучше, однако, трезво рассудив, что лучше вернуться с работы грязным, вонючим и одетым, нежели голым, и все равно грязным и вонючим, я решил на время свидание брюк с ведром отложить. Благо, дом — вон он, в 100 метрах. Противно чвякая скопившейся в ботинке кровью я поковылял к нему по тропинке между кустами.