— Ранение в живот, большая кровопотеря, геморрагический шок, ЧМТ — крикнул я в открытую форточку. — Систему для инфузий, каталку, и зови реаниматолога с набором. Скажи ему хоть, что привезли.
Заехав по пандусу к дверям, я остановился, вроде плавно. Открыв заднюю дверцу, я перебрался к изголовью раненого.
Дышал Винт совсем хреново, хуже некуда. Мои импровизированные повязки обильно промокли кровью — удивительно, сколько ее все–таки в нем! Майку придется выбросить, от такой порции крови ее никакой, самый раскрученный порошок не отстирает.
Колобком выкатилась из двери Нинка, таща в руке свою фельдшерскую укладку. Нажав кнопку, она разложила ее так лихо, что жалобно зазвенели в гнездах ампулы.
— Что набирать? — спросила она у меня.
А что набирать? Лить надо, лучше всего одногруппную эритроцитарную массу, хуже — препараты на основе гидроксиэтилкрахмала, или декстраны, совсем на худой конец — физиологический раствор. Впрочем, в подобной ситуации готов хоть воду из крана в вену запузыривать, лишь бы дать хоть какой–то объем в пустое сердце, тщетно перемалывающее своими клапанами жалкие остатки крови. Колоть же сейчас что–то — все равно, что пытаться заливать в пробитый бензобак вместо топлива — по чайной ложке какой–нибудь присадки, повышающей октановое число бензина, надеясь при этом, что двигатель будет работать именно на присадке. Это еще раз к вопросу о враче с чудо–чемоданчиком: ни в одном фильме не увидишь, как эскулап, доставленный из тридевятого царства, налаживает систему для внутривенных инфузий — все больше они как–то уколами справляются. Можно, можно «стимульнуть» — вкатить ему адреналина — и сердце забьется чаще, сосуды и без того суженые, «выдавившие» всю кровь из мышц, кожи, печени, почек, ибо организм жертвует этими «ненужными» в данной ситуации органами, лишь бы снабдить кровью мозг и сердце — еще больше сузятся, можно даже добиться практически нормального давления чуть ли не у трупа. Только это будет яростное хлестанье кнутом загнанной, в кровавой пене, лошади. На минуту убыстрив свой бег, она грянется замертво через сотню метров, придавив всадника. Потому и называется у нас данный способ лечения «терапия отчаяния».
Впрочем, тут же, переваливаясь, как олимпийский мишка, выбежала и Мурадян — пожилая армянка, работавшая на «Скорой» последний год до пенсии, — на ходу заполняя капельницу. «Капельница», в общем–то, название бытовое, хоть мы и сами по привычке обзываем так систему для внутривенных вливаний. Хотя в данный момент мне, скорее, нужна была «струйница». Мельком заметив, что система без фильтра, стало быть, кровь через нее не очень–то перельешь, ну это ладно, потом, если что, заменят, я критически глянул на иголку. М-да… Мне сейчас было нужно нечто более широкое, чем стандартная иголка, с диаметром просвета 0,8 мм, коими оснащены большинство систем. Хотя бы периферический катетер 15 — 17 q, ну 19, а еще лучше — подключичку ему загнать, диаметром 1,4, чтобы бутылку в 3 минуты под давлением перепустить, а не с этой «циркалкой» возиться. К тому же, игла имеет «странное» свойство прокалывать вены, а с ними–то у нас, мягко говоря, проблема.
— Блин, в приемном отделении «периферийки» есть, позавчера только подкалывались, почему на «Скорой» «голый вассер»? — накинулся я на Арамовну — та лишь виновато развела руками — кончились мол. Кончается обычно, тогда, когда не начиналось. Ну, не хочет наша «Скорая» работать с инфузией, как не стыдим мы их с Семенычем. Хоть стреляй! Привыкли работать по старинке — загрузили больного — и: гони ямщик! «Ну и сам виноват!» — обругал я себя мысленно, — «… давно их надо было построить «по–серьезному»". Нинка укатилась за катетером, подгоняемая моими нетерпеливыми «давай, давай, давай». Арамовна же положила жгут на ближайшую к ней, правую руку, Винта. Вены у него когда–то, сто лет назад, еще до ранения, были, однако когда Арамовна туго затянула резиновую полосу, на руке не то, что ничего не набухло — даже не посинело. Несмотря на то, что Арамовна отчаянно хлопала по молочно–белой руке, доступ к вене упорно не желал проявляться.
— Нэ знаю, куда колоть — беспомощно посмотрела она на меня.
Тут вернулась Нинка, держа катетер в руке, как Данко — сердце. Уже через прозрачную крышку я увидел, что катетер с белым клапаном, стало быть, 17q. Кивнув ей в знак одобрения, я обеими руками схватился за пояс темно–зеленых брюк и резко дернул, так что пуговицы «выстрелили» в сторону ойкнувшей от испуга Нинки. Сдернув брюки до колен, я следом спустил и фиолетовые трусы с изображениями обезьян, совокупляющихся в разных позах. Кровь пропитала и их, будто Винт старался смыть подобное непотребство со своего нижнего белья. Где там у тебя, парень, бедренная артерия? Я нащупал слабый пульс в паховой складке и, взяв катетер, предварительно извлеченный Нинкой из упаковки, зубами сдернул с него защитный пластиковый колпачок, выплюнув его в дальний край салона, где он благополучно и провалялся два месяца, пока Инна не пожаловалась, что ей что–то упирается в затылок. Пальцами левой руки немного отдавив в сторону артерию, вернее, ту нитку, которая изо всех сил пыталась не порваться под моими пальцами и отступя на сантиметр ближе к середине, под углом в 450 я вонзил катетер, медленно продвинув его по направлению к голове. Да где ж ты…. О! В прозрачную канюлю нехотя вползла темная капля. Теперь катетер — вперед, по иголке — направителю, как по рельсу, пластиковые крылышки — разложить, система? Я, не глядя, протянул руку, кто–то, Нинка или Арамовна, услужливо вложил в нее пластиковую трубку, и я подсоединил ее к уже установленному катетеру. Открыв зажим, я дал возможность струей литься из бутылки физиологическому раствору. Прификсировав «крылышки» катетера к коже пластырем, я позволил себе чуть–чуть перевести дух. Теперь можно и ввести что–нибудь.