— Шей. Туго, — пробурчал Еве, убирая руки.
Паучонок приложила ледяные ладони к животу и спине кошки, паутина натянулась. Не хватало. Но Ева все равно полностью вплела ее в кошкин бок и принялась за самые края, дополнив паутину вширь. Оставалось за малым, свести края плоти вместе, Ева намотала на палец ведущую нить паутины.
— Там крови много, я не могу оставить всю там, ведь ей хуже станет, — прошептала она, мостясь на выступающих тазобедренных костях кошки.
— Нужно что-то впитывающее и чистое, — кот поморщился, бегло выискивая хоть что-то подходящее рядом.
— Я поняла, исправлю, — Ева кивнула, облизнув потрескавшиеся губы. Во рту становилось сухо, но нельзя было даже цепляться за мысль, что паутина пьет ее соки, медленно убивая. Не сейчас.
Ева отогнула край паутины, чувствуя, как уже слившаяся плоть холодеет под пальцами. Наспех сплела бесформенный ком и вложила его в рану, распределив пальцами по всей ее длине. Кровь не била, даже не пульсировала. Ева сглотнула. Мертвая?
Кот будто услышал ее мысли — прильнул полосатым ухом к груди кошки, зажмурился.
— Дышит.
Ева выдохнула и продолжила. Накрыла паутиной, оставив снаружи кончик полотна внутри, укрепила ее, зацепила по-новой.
— Держите ее, — осторожно позвала, грея пальцы дыханием. Кот положил руки рядом с краями раны. И Ева потянула за нить паутины, собирая под ней плоть край к краю, кот помогал, подтягивая посильнее, но очень аккуратно, словно боялся навредить.
— Сухожилие зашить сможешь? — бросил он, убирая руки и поднимая острый нож Люции.
— Смогу, если подержите, — Ева кивнула. Нет, она никогда в жизни этого не делала, но ведь могла же. Научится. Справится. Спасет милую кошку. Ей так хотелось в это верить.
— Я подержу, — отозвалась Люция, отпуская Химари.
Ева кивнула. И пока кот возился со сломанной ключицей Химари, они управились с голенью кошки, задетое сухожилие поддалось с одиннадцатой попытки, и то после того, как Люция разрезала рану нагретым ножом сильнее.
Плечо кошки было залатать еще проще, ухо решили оставить сломанным.
Пока кот скрупулезно возился иглами в ране от алебарды на плече Химари, Люция растирала спиртом ледяные подушечки кошкиных лап и посильнее кутала их в полах шатра. Ева осматривала Химари, тонкими пальцами тщательно прощупывая каждый сантиметр бледного тела. Даже осмелилась разбинтовать кошкину грудь и проверить ребра.
Как же было стыдно. Ведь это из-за нее кошка с наливающимися синяками и рваными ранами лежала полумертвая в лесу. Ведь можно было этого избежать! Ева хотела думать, что это можно было предотвратить, но боялась узнать наверняка. Паутина безошибочно скажет, должно ли это было быть в кошкиной жизни или нет. Но что, если должно? Что, если она обязана была пожертвовать собой? Что, если она должна была умереть, а их жалкие потуги продлят ее мучения, от силы, на пару дней?
— Латай, — дал отмашку кот, убирая окровавленные руки и вытирая их о снег.
Заплетая ключицу, Ева чувствовала сквозь паутину, что та закреплена сломанными иглами.
— Я оставлю дырку, чтобы их вытащить можно было, — Ева вытерла испарину со лба. Ее едва ли хватит на эту рану, паутина скользила с пальцев так медленно и мучительно больно.
— Нет, она все равно не зарастет, — кот бережно сложил иглы в мешочек и бросил у огня, к ножам.
Ева послушалась. Ее тошнило, но рвать было нечем, то были просто бесполезные позывы желудка хоть как-то обратить на себя внимание. Он говорил, что сама Ева сокращает свою жизнь. Ну и пусть. Так тому и быть. Заслужила. Годом меньше, годом больше — никакой разницы, если кошка может выжить.
Паутина плелась с кровью, розовая, блестящая, влажная. Ева закашлялась. От боли на глаза навернулись слезы.
Кот обхватил ее ладонями за плечи. Ева хотела было вырваться — он скажет, чтобы она перестала. Непременно скажет! Но она обязана спасти кошку. Обязана!
— Держись, — только и отозвался он тихо-тихо.
И Ева плела, соединяя пульсирующими пальцами паутину и кошкину кожу. Пачкаясь в собственной крови, едва сдерживая рвоту, заставляя себя тянуть нить сантиметр за сантиметром. Даже если хотелось кричать, даже если становилось невыносимо холодно.