— Ты боишься зайцев и косулей? — подозрительно отозвался кот. — Все ножи и стрелы забрала.
— Просто не привыкла оставлять оружие, — Люция пожала плечами и, развернувшись на пятках, быстрым шагом направилась в лес вдоль обрыва.
— Или собираешься бросить нас? — тихо спросил он, но так, чтобы она услышала. Люция вздрогнула.
— Научись мне доверять, — огрызнулась, застегивая куртку по самое горло. И даже не заметила, как стала говорить фразами кошки.
За ней увязалась Ева. То ли не верила, что Люция пошла именно на охоту, а не подальше от них. То ли хотела побыть рядом. Паучонок пыталась остаться незамеченной, и не рисковала подходить близко. Люция же делала вид, что полностью увлечена охотой и не слышит, как скрипит снег под Евиными сапогами.
Обнаженный лес завывал от ветра и поскрипывал, и похрустывал от каждого шага. Зато добычу было видно издалека. Тощая косуля, упершись копытцами в дерево, лихо слизывала замерзший мох и жадно жевала. Непуганая добыча была слишком увлечена жалким завтраком. Люция сняла арбалет с плеча и как можно тише зарядила. Косуля пряднула ушами и осторожно опустилась на все четыре узловатые ноги. Пригнула голову и только тут заметила, что за ней следят. Рванула, споткнулась. И рухнула со стрелой в груди. Ева вскрикнула и с силой зажала рот рукой. Косуля забила копытами, хрипя от боли. Но Люция быстро настигла ее и перерезала горло.
— Столько смертей видела, а все вскрикиваешь и охаешь, — усмехнулась гарпия, вытирая нож об снег.
— Прости, — промямлила Ева, понимая, что остальную добычу она уже распугала. Выдохнула клуб пара, взяла себя в руки и пошла по глубоким следам Люции к добыче. Ей приходилось прыгать, чтобы попасть след в след. И почему только эта фурия так широко шагает. Снова не догнать.
Косуля была уже мертва, нужно было только донести ее обратно. Учитывая, сколько они уже прошли — к ночи добрались бы до лагеря. Жаль, придется впотьмах готовить. Перевязав ноги добычи паутиной, Ева позволила дальше фурии управиться самой.
Люция молча, подхватив косулю за ноги, взвалила ее себе на плечи и, выпрямившись, пошла к обрыву на тропу. Ева чувствовала, что той весьма тяжело, но не предлагала свою помощь, боясь оскорбить любимую фурию. Да и чем она могла помочь? Косуля слишком тяжела. Еве оставалось только смотреть на крепкие руки Люции и широкую мощную спину. Пожалуй, фурия могла бы заменить ей и отца, и мать. Мужественность и сила сочетались в ней с простотой и открытостью. Люции много чего недоставало, по мнению Евы, но менять ее не хотелось. Пусть лучше такая, грубая, замкнутая, простая, но почти что родная.
Но паучонок больше не завидовала ей, не пыталась быть похожей. Только мечтала стать полезной. Люции становилось лучше от Евиного лечения, но она все так же избегала разговоров. Она словно не знала, что вообще делать с Евой и о чем говорить. Или просто не считала это чем-то важным и нужным. Была погружена в свои мысли и на автомате заботилась обо всех, кто ее окружал. Или делала вид, что заботилась. Или просто считала это своим долгом. Ева не могла ее понять и просто шагала следом, отсчитывая минуты и часы Люцииной охоты.
— Еще столько же, давай передохнем? — прохрипела фурия, скидывая тушу на землю и перехватывая рукой за ноги.
Ева кивнула, чувствуя, что еще немного, и Люции потребуется ее помощь. Выглядела она неважно, пот струился по вискам и щекам, взгляд затуманился. Еще немного, и снова свернется в дрожащий комок и будет бормотать что-то несуразное и неразборчивое. А ведь прошло от силы часа два пути, ей быстро становится плохо.
Но Люция пока держалась, волоча тушу за собой к обрыву. Ева вышагивал следом, выплетая паутину на случай, если фурия опять сойдет с ума.
Свалив косулю у дерева, Люция осела прямо у обрыва и закашлялась. Паучонок боязливо мялась возле нее, заглядывая в глаза, но даже дотронуться не решалась. Ее беспокоило состояние Люции, вызванное сильнейшим чувством вины, но такое не лечится паутиной, а только поддерживается. Как заставить умирающую фурию перестать себя уничтожать? Как объяснить ей, что она не виновата? Как облегчить ее страдания? И Ева металась, незаметно обматывая голову фурии тончайшей серебряной дымкой. На большее она была не способна. И сколько бы раз в день она не пыталась сделать паутину лучше, так и не продвинулась. Только кровавая была способна подарить Люции почти сутки без безумия и самобичевания. Но каждый день плести ее не представлялось возможным.