А она судорожно перебирала множество мыслей. Вспоминала слова Химари, кошачьи храмы, их историю. И все вставало на свои места, укладывалось в ее голове так плотно и ровно, что не возникало даже сомнения в истинности мыслей. Сумасшедший старик, тот самый, на потолке кошачьего храма, так отчаянно тянущий кристальные щупальца к каждому существу, создал себе игрушку. Создал тварей, навеки запечатанных в статуях кошачьих храмов. Проклял их, сам себя. Не наигравшись, создал новых. Снова — из себя, таких же, похожих, единых. И окончательно сошел с ума, разбившись на тысячи осколков. Любой захочет умереть на его месте. Обернуться вселенской пылью и раствориться в ней.
Вот только смерть для Бога теперь висела на девяти цепях, скованная по крыльям, рукам и ногам, и кричала, сходила с ума сама. Он должен был даровать ему свободу от жизни, но оказался совершенно бесполезен.
Лепрозорий, окружавший Люцию, стал таким по вине и по милости шестикрылого ангела. Крылья дали начало и кошачьи ушам, и волчьим хвостам, и щупальцам, и рогам. Люди поняли, что могут больше. Крылатые начали треклятое безумие, возомнив себя такими же, как Самсавеил. Они решили, что могут создавать, творить, править, раз они стали как он. Они поверили, что они такие же, как бог, который их любит. По образу. По подобию. И точно так же, как он, сошли с ума.
Люция обернулась. Весь райский сад был чудесным творением одной лишь мысли распятого ангела. Озеро, чьи воды уносили кристаллы по всей империи, было самой живительной влагой во всей империи. Цветущие деревья, одни лишь яблони, камни, кристаллы, ступени. Все они не нуждались во внешнем мире. Свет, почва, тепло и дождь были им не нужны. Райскому саду нужен был только Самсавеил.
— Ты — Бог? — тихо прошептала она. — Ведь ты — и есть Бог! — закричала она, словно ее озарение нельзя было выразить иначе.
Он рассмеялся, запрокинув голову. Тряхнул головой, усмехнулся кончиками губ.
— И да. И нет. Я — самое первое его творение. Это меня, а не вас, он сделал подобным себе, надеясь, что я буду сильнее и смогу вынести его ношу. Это мне, а не вам, он отдал свои самые сокровенные дары — руки, способные творить из ничего, силу, которую нельзя превзойти. И свое же проклятье — бессмертие. Глупый Бог верил, что, поделившись проклятьем, умрет сам. Но он просто сошел с ума. Навечно!
— Тебя ведь не смогли убить, — она словно и не слушала его, тревожно разглядывая полупрозрачные шрамы и даже швы. — Тебя резали на куски, — дрогнувшим голосом прошептала она, подходя к ангелу ближе. — Но ты полностью регенерировал и даже не умер от боли и потери крови.
Самсавеил терпеливо ждал, пока она удовлетворит свое любопытство, разглядев каждый сантиметр его тела, усыпанный лиловой пылью. Она оказалась куда глупее, чем ему казалось, и куда менее любопытной, куда более доверчивой. И ее совсем не интересовало его настоящее прошлое. Никого оно не интересовало. И это было бы даже больно, не будь так радостно — Еве не стоило знать ничего о нем. Совершенно ничего. Иначе все будет впустую, а этого нельзя допустить. Вытерпеть еще тысячи лет ради того, чтобы снова быть с ней — невыносимая цена.
Из мучительных сомнений и страха, тянущего липкие пальцы к его сердцу, Самсавеила вывел голос Люциферы.
— Ты чувствуешь боль? — тревожно спросила она, касаясь ладонями его бархатной груди. Отряхнула пыль и, осмелев, прижалась ухом к тощим ребрам. Она не ожидала, что тело крылатого будет теплым. И вздрогнула, услышав, как бьется сердце.
— Нет.
— Анальгезия, значит, как и у меня, — отпрянув, Люция поджала губы. Она, как любопытный ребенок, водила ладонями по его груди и рукам, и лиловый песок осыпался в кристальное озеро.
До нее доходило. Медленно. Со скрипом.
— Поэтому им нужна была я? — осторожно спросила она, морщась от воспоминаний.
— Да. Они считали тебя идеальным творением. Подобна Самсавеилу, Богу, твердили они, — усмехнулся он, сочувственно глядя на бескрылую. Он и не думал, что его же кровь проявится через тысячелетия.
— У меня больше нет крыльев, — вздохнула она и, обведя руками райский сад, усмехнулась. — И это место мне не подвластно.
— Верно, — ангел кивнул. — Когда-то сотни лет назад ты была самым первым моим творением, самым лучшим. Но не идеальной. Даже я для них не идеален, — рассмеялся он. — Потому и нахожусь здесь.