Последний дружинник, оставшийся на ногах, мальчишка знал его только по имени – Квельт, убрал одного из противников и теперь сражался против последнего, но исход схватки был неясен, так как оба были довольно сильно ранены и истекали кровью. Изрубленные и ставшие бесполезными щиты, оба уже отбросили и сейчас просто и без всяких изысков рубились наотмашь. Если бы сейчас кто-нибудь поинтересовался, кто выиграет в этой схватке, то Ольт поставил бы на Квельта, все-таки у него был меч, изготовленный в кузницах Карновки, а при прочих равных, это был серьезный довод.
Наверно лучше всех дела шли у Леко, который, несмотря на численное преимущество врага, уже вывел из боя одного из них и ранил в руку другого, продолжая держаться очень достойно. Несмотря на то, что противник опять пополнился одним человеком, сил у великана было еще немеряно. Он с завидной ловкость вертел своим мечом, успевая все, и отражать, и нападать и любому, видевшему эту схватку, было бы ясно, что он на класс выше своего противника, как фехтовальщик. А уж учитывая его силу… Ольт даже на какой-то миг загляделся и подумал, что точно сделает в подарок полусотнику цвайхандер. Уж с ним-то в руках Леко давно бы расправился с этими неумехами.
И только Ольт об этом подумал, как полусотник пропустил удар копьем, которым оказался вооружен тот самый один из прибежавших на помощь наемников. Может сам Леко, видя свое преимущество, потерял бдительность, может усталость сказала свое слово, все-таки такая схватка не могла не сказаться, а может этот копейщик оказался искусным воином, но его удар змеей проскользнул мимо меча Леко и ужалил полусотника в живот. Как не был крепок Леко, но видно очень уж силен был удар и он, зажав левой ладонью рану, упал на колени.
И тут Ольт не выдержал. Еще в той жизни он заметил за собой одно качество, которое, по его мнению, мешало ему в жизни. Первый раз это проявилось лет в десять, когда соседский мальчишка, года на три старше его, здоровый и наглый, зимой на катке уронил его на лед и не давал ему встать, подсекая раз за разом под ноги и довольно похрюкивал от смеха. Для него это было развлечением. Маленький Витя тогда заплакал от бессильной злости, но вставал снова и снова, чем доставлял малолетнему садисту еще больше удовольствия. Но в какой-то момент Витя вдруг понял, что он убьет этого здорового лба и не важно, что он старше, сильнее и вообще ему стало плевать на все, что может быть против. Он так решил. И пропали слезы, и он вдруг как-то сразу утвердился на ногах и взгляд стал беспощадным и холодным, как глаз снайпера, поймавшего цель. И этот упитанный недоросль что-то понял, что-то до него дошло и он, вдруг развернувшись, бросился бежать, согнувшись, как будто в него и в правду стреляли, смешными козлиными прыжками. А Витя, подхватив попавший в руку кусок льда, прорычал только одно слово «Убью!» и бросился за этой нелепо подпрыгивающей спиной. Краем глаза он успел заметить, как шарахнулись в сторону какие-то девчонки, которые тоже смеясь наблюдали за представленьем, но ему было не до них. Он видел только свою цель и испытывал только одно желание – убить. К счастью страх здоровяка оказался сильнее желания Вити. А скорее всего тот был попросту лучше подготовлен физически. Во всяком случае он еще долго бежал, в то время как самого Витю хватило только на рывок метров двадцать. А потом вдруг ярость пропала и ушла, даже не сказав до свидания. Но сам Витя надолго запомнил это всепоглощающее чувство, когда все твое естество направлено только на одно – убить, убить во что бы то не стало.
Второй подобный случай произошел с ним уже в юношеском возрасте, когда он вместе с одноклассниками гулял на проводах его в армию. Они тогда здорово подпили, много ли надо в сущности подросткам, но им не хватило, и они пошли за добавкой в частный дом, где один из них твердо знал, что там по ночам продают спиртное. Было уже поздно и к тому времени их осталось только четверо. Двое остались у ворот, в том числе и Витя, а двое направились во двор. Было весело и двое оставшихся, пьяно посмеиваясь, рассказывали друг другу анекдоты. Один раз Вите вроде послышался какой-то то ли вскрик, то ли стон, но сколько он потом не прислушивался, больше ничего не услышал. И когда они уже вроде успокоились из ворот вдруг вывалился Толян, согнувшись и держась за бок. Из-под пальцев медленно проступила кровь. Гусь, тот самый который оставался с Витей у ворот, вдруг забеспокоился и со словами - «надо бежать за помощью», скрылся среди деревьев, которыми была усажена вся улица. А Толян прошептал каким-то отсутствующим голосом - «кажется меня подрезали» и вначале уселся, а потом и улегся на лавку у ворот.