Баронские дружинники, к которым присоединился и тот, что дрался с Квельтом, даже не поняли, что это такое ворвалось в круг между ними. Увидели только что-то маленькое и дико визжащее, машущее во все стороны двумя полосками металла, и оторопели от такого неожиданного явления. Но когда двое из них как будто ни с того, ни с сего вдруг упали с перерезанными шеями, из которых фонтаном била кровь, они пришли в себя. Все-таки они были бывалыми воинами и если кто-то или что-то на них нападает, то их естественной реакцией был отпор. Они тыкали своим оружием, копьем и мечом, в этот маленький вихрь и никак не могли попасть. У мечника, неожиданно для него самого, вдруг оказалась отрублена рука с мечом и в то же мгновение копейщик наконец изловчился и умудрился попасть в Ольта, ткнув его прямо в грудь. И тут же наконечник копья был молниеносно отрублен и второй удар косой развалил плечо наемника от плеча до середины груди. А затем упал и сам Ольт. Его рубаха тут же окрасилась кровью из широкой раны на груди, и тут вдруг сразу вернулись все звуки и вокруг мальчишки заиграла всеми своими красками окружающая его жизнь и он наконец почувствовал боль. Сразу пропало помутнение мозгов и пришла холодная ясность ума. Он лежал на холодной земле, на берегу у знакомого болота и не мог пошевелиться от жгучей боли где-то в груди. Пока он лежал спокойно, то боль была какой-то тупой и ноющей, и вполне терпимой. Но стоила ему пошевелиться, как в груди будто раздавался взрыв и хотелось кричать и вырвать из груди этот сгусток невыносимой, все затмевающей, боли. Хорошо еще сил совсем не было. Так он лежал смирно, а угасающий мозг тихо и плавно уплывал куда-то в небытие, привычно иронизируя.
- Блин, я что – умираю? А ведь мне бы еще жить и жить, ведь я был так молод… - он еще почувствовал, как его подняли сильные руки, в груди невыносимо стрельнуло и затем его сознание милостиво схлопнулось, оставив ощущение полета и легкого покачивания. Так он и плыл в каком-то безвременье, спокойный и умиротворенный, не чувствуя, как от сильных и грубых рывков весел швыряет лодку на волнах, ни шершавых от мозолей, но ласковых рук, которые старались как можно бережнее перевязать его, ни то, как его опять куда-то понесли. Очнулся он от прикосновенья мокрой холодной тряпочки, которой обтирали его лицо, и приоткрыл затуманенные глаза. Еще не придя в себя, он как во сне смотрел на хмурое лицо Карно, на виноватый взор Леко, на твердо сжатые губы Истрил и ее требовательно глядящие на него глаза и вдруг улыбнулся и еле слышным голосом произнес.
- Мама… - и увидел, как вдруг широко и радостно распахиваются ее ресницы и понял, что это не сон и он в самом деле видит их всех.
Глава 10
Ольт полулежал на своей кровати и смотрел на свою грудь. Не то что бы его интересовала собственная обнаженная натура, до такого маразма он еще не дошел, но шрам, пересекавший грудь от центра налево и уходящий по ребрам куда-то вбок, интересовал его нешуточно. Он совершенно не помнил, как его получил, но верил Крено, который из лодки видел весь бой и рассказал все, что запомнил. А так как память у него была хорошей, то указал даже то, где и на каком расстоянии кто стоял и, как и кого ударил. В том бою их осталось живыми только трое. Когда Ольт упал, получив в грудь копьем, Леко, благодаря небольшой передышке, несмотря на полученные раны, поднялся и, верный поучениям Карно, добил всех раненных из наемников, участвовавших в том бою. Не повезло Квельту, который поскользнулся в луже крови, и эта ошибка дорого ему стоила. Наемник, который его убил, бросился тогда на помощь своим, на добивание и Леко, но нарвался на маленького злобного мальчишку. Получилось наоборот. Добили его, а Леко, подхватив на руки Ольта бросился к лодке. Во всяком случае полусотник так утверждал, хотя Крено потом как-то натурально показал, как великан ковылял по берегу, шатаясь и припадая на раненную ногу, и тащил при этом безжизненно обвисшее тело. Хорошо еще Ольт весил, как не самый тяжелый баран.