Вообще-то мальчишка отделался легче всех. Хоть и получил шикарную рану, но только одну. Крено же, помимо той, что аккуратно нанес ему Серьга, постоянно получал от наемников неглубокие, но болезненные тычки мечом от баронов и их наемников, плюс заработал истощение от постоянного голода. Больше всего пострадал Леко, который честно заработал три серьезных раны мечом в ногу и плечо, и копьем в живот, которая была наиболее опасной и от смерти его спасла только железная пластина, нашитая на кожаный доспех. Это, не считая бесчисленных мелких порезов. Ольту же посчастливилось, что копье попало не в межреберье, а наткнулось на ребро, но то ли удар был неверен, то ли копейщик был ослаблен, или скорее всего мальчишка оказался слишком легок для такого серьезного удара и там, где взрослый воин стоял бы на месте не сгибаясь, принимая в себя смертоносное железо на всю глубину, то сильного, но легкого Ольта от такого удара сразу же развернуло. Немного, но хватило, чтобы копье не перебило ребро, а сразу же соскользнув, пошло дальше, вкось вскрывая кожу и плоть, и по пути еще задев еще два ребра. Итог – одно ребро сломано, в двух пошли трещины, но внутренних повреждений нет. Правда разрез получился знатным, но больше страшным, чем на самом деле опасным. На этой версии сошлась и травница, и Карно, который знал и понимал толк в ранах, и вообще все окружающие.
Ну что тут скажешь, если, по общему мнению, Ольта Единый поцеловал в темечко. Единственное, что внушало опасение, так это то, что при такой ране было потеряно много крови, но это было дело поправимое. Его больше взволновало другое. Больше никто из тех, кто пошел с Леко, не выжил. Ольту их всех было жалко, но особенно он жалел о Жаго. И не потому, что тот был механиком, и с его смертью деревня потеряла ценного работника, а просто потому, что Жаго был хорошим человеком, честным и всегда готовым встать на защиту своих. И куда только делся Витольд Андреевич с его холодным рациональным умом. Он бы оценил потери о гибели ценного специалиста в денежном эквиваленте и сразу стал бы искать равноценную замену, а вот лесной мальчишка Ольт по-настоящему горевал о неоценимой потере хорошего человека Жаго.
Вообще-то месяц постельного режима дал ему время о многом подумать и по-новому посмотреть на кое-какие вещи, ранее казавшиеся ему устоявшимися и непоколебимыми. Все его знания о людях и отношения между ними относились к тому миру, погрязшему в притворстве и изощренном коварстве, когда даже не люди, а целые страны обманывали друг друга в желании одержать верх. Здесь же был другой мир, молодой и еще не до конца испорченный обманом и люди тоже были другие и удар в спину не считался здесь особенным и удачным достижением извращенного цивилизацией ума. Предательство было предательством, дружба – дружбой, а семья – семьей без всяких двояких толкований. И если здесь убивали, то прямо говорили, что мне нужна твоя земля или твои деньги, а не выманивали какой-нибудь подлостью или хитростью, оборачивая свое желание в красивый фантик.
Он многое передумал и сделал выводы. Глядя на радостные лица просто от того, что ему стало лучше и что он идет на выздоровление, он понял, что и сам меняется и с него спадает шелуха, которой он оброс в своем прежнем мире. И что он может быть простым мальчишкой, как когда-то маленький Витек, верящий в Деда Мороза, просто сменившим имя на Ольтер, Ольт, Ольти. И если в той жизни он с неудовольствием встречал посетителей, когда лежал больным, думая над тем, сколько из них за льстивыми речами скрывают свои планы и надежды, рассчитывая на его смерть, так, что хотелось иногда встать и заорать во весь голос «не дождетесь!», то сейчас ему было в радость, когда его теребила неугомонная Оли и он знал, что она в самом деле ждет не дождется, когда он встанет с постели, или, когда его навещал Леко, сам еле ковылявший и забинтованный по самое не могу.
Про Истрил и говорить нечего. Она от него просто не отходила, приказав принести свою кровать в его комнату и они, как когда-то в лесной землянке, ночевали в одной комнате. Только поменялись местами и теперь она подавала ему отвар и кормила его с ложки. А смотреть без смеха на Карно, который непонятно почему чувствовал себя виноватым перед Истрил и поэтому постоянно горбился и старался прошмыгнуть мимо нее как можно незаметнее, так вообще было невозможно. Кстати то же касалось и Леко, но там было еще смешнее, так как из-за ранений он был еще и неуклюж и смотреть, как этот великан старается казаться быть маленькой мышкой и при этом то с грохотом опрокидывает стул, то с громким гулким стуком бьется лбом о притолоку и при этом делает такое испуганное лицо, глядя на Истрил, что Ольт заливался искренним смехом и никто не обижался.