- Люблю повеселиться, особенно пожрать. – между двумя укусами сообщил он смотрящим на него воинам.
- Да тебя убить легче, чем прокормить. – усмехнулся в бороду Карно. Он качал на одном колене дочку, пододвинув поближе к ней чашку с лесным медом. Но она, проигнорировав ее, и тоже показала на тазик с мясом. Постоянная физическая активность требовала соответствующей пищи, да и подсознательно обезьянничала за Ольтом. Она совала свой любопытный носик во все дела, чтобы он не делал и все старалась за ним повторить. Вот и сейчас, ухватив огромный мосол с мясом, который по большой отцовской любви выбрал и подал ей папочка, она с таким же урчанием впилась в него зубами. Ольт же, не переставая жевать, наставительно поднял обглоданную кость к потолку.
- У меня молодой растущий организм. Да еще после ранения. Мне надо много и разнообразно питаться.
Сотники во главе с воеводой рассмеялись. Не зло и насмешливо, а по-доброму, по-товарищески. Вообще отношение к мальчишке и раньше в дружине было особенное, не как к, по сути еще, малолетке. А после боя на берегу болота они вообще считали его членом своего воинского братства. Леко так вообще открыто относился к нему как к младшему брату и не дай бог кому-нибудь над ним посмеяться. Кулаки и умение ими пользоваться у него были на соответствующей высоте. Единственные, кто с ним еще мог как-то потягаться, были Карно да Кронвильт-кузнец, но те и сами могли за Ольта любому рога пообломать. Хотя никто не знал, на какие темы разговоры происходят по вечерам в каморке Ольта у него с Карно, все признавали, что в военном деле он что-то соображает. Правда относили это к тому, что Карно делится с ним своими задумками, не подозревая, что дело обстоит как раз совсем наоборот. Впрочем, обоих это устраивало как нельзя лучше, меньше слухов будет ходить. Вот и сейчас дружинники уставились на мальчишку, когда воевода, отсмеявшись и подождав, когда он дожует кусок мяса, добродушно спросил.
- А мы вот тут спорим, как нам конницу нашу вооружить. Может подскажешь что?
Вообще-то этот вопрос они с Карно уже не раз обсуждали. Воевода, до этого не имевший с конницей дел, в основном соглашался с доводами мальчишки, но еще сомневался в некоторых вопросах. Видно сейчас решил еще раз проверить свои сомнения в спорах с сотниками. Хотя со стороны это выглядело так, как будто воевода то ли в шутку, то ли всерьез решил доверить Ольту высказать свои собственные мысли.
- И что я могу подсказать таким бывалым воинам? – Ольт специально начал с небольшой лести, чтобы сотники расслабились и прониклись собственной значимостью. Они и прониклись. Сидели все из себя такие важные и добрые. И только согласно кивали головами, когда Ольт стал им излагать собственные мысли.
- Здесь ведь любому понятно, что чтобы понять, чем вооружать конников, надо понять для чего они вообще предназначены и на что они вообще способны. Задайте себе вопрос, вот что они должны делать на поле боя?
Сотники переглянулись, задумались и через пять минут в избе стоял ор и гвалт. Сотники горячились, каждый доказывая свое мнение, как и для чего они видят конницу. Постепенно отметались в сторону пустые и не приводящие ни к чему хорошему решения. Карно не вмешивался, только изредка говорил что-нибудь веское и по теме, высмеивая чье-нибудь глупое предложение, как например, когда один из сотников предложил, чтобы лошади только довозили дружинников до места битвы, а там они спешивались бы и выстраивались до боя. Воевода тут же доказал, как это глупо и нерентабельно, держать хороших скакунов только для того, чтобы возить дружинников. Для этого достаточно и одного крестьянского одра с телегой. И вместимость больше и не каждый пехотинец умеет держаться в седле. А в основном сидел молча и закармливал Оли, которая собственно говоря давно уже наелась, но ей нравилось строить из себя принцессу, и она полуиграясь, полувсерьез тыкала пальчиком то в одно, то в другое блюдо.
И откуда только набралась такого всякого. Наверно в женщинах это заложено изначально самой природой. Впрочем, могла себе позволить, баловал воеводу свою дочку. Но с другой стороны и он, и она отыгрывались сейчас за свою долгую разлуку и за ее полуголодное бесправное детство. Ольт их понимал. Лишь бы не зажралась дочурка, а то в свое время навидался он таких баб, которые вылезли из грязи в князи, благодаря своим мужьям и братьям.
У него самого вторая жена была из таких, у которой после полунищенского существованья неожиданный достаток сорвал крышу. Она презрительно кривила губы при виде его старой шестерки, с помощью которой он сделал свои первые нормальные деньги, и сама же в первое время рассекала на ней, свысока поглядывая на безлошадных друзей. До тех пор, пока они не обзавелись своей первой иномаркой. Была в ней уже тогда этакая червоточинка, и может и осталась бы такой небольшой деталькой, приносящей легкое чувство досады, если бы не большие деньги. Ее невесть откуда появившиеся уверенность в своей правоте и безаппеляционность в суждениях он поначалу принимал за капризы женщины, у которой в руках появилась возможность отыграться за все то, что она испытала, пребывая в бедности. Он думал, что звездная болезнь пройдет со временем, он и сам ею переболел в свое время и сумел себя перебороть. Но пренебрежение и презрение к другим людям как поперло из нее, так и не собиралось никуда уходить, а со временем только укреплялось. Мало того, даже на него она стала покрикивать, низведя на уровень наемных гастарбайтеров, который должен работать на ее благо и по ее указаниям. Этого он уже стерпеть не мог и ушел от нее, взяв с собой только сумку с запасными трусами и носками, оставив ей все тогдашнее немалое богатство. Она так и не поняла в чем тогда дело, недоуменно хлопая глазами и только сказала, что он еще приползет к ней назад, прося прощения. Плохо она его знала, если он и сожалел о чем-то, то только о том, что зря ухлопал столько лет своей жизни на эту пустую вздорную женщину.