А утром Бенкас, даже не дождавшись завтрака, потащил их к телеге, и Ольт понял, что того на самом деле сильно прижало. Двум десяткам мешкам соли он обрадовался, как будто увидел близких родственников после долгой разлуки. Это давало так необходимую ему передышку и при этом позволяло сохранить в неприкосновенности уже налаженные торговые связи. Конечно двадцати мешков было маловато для тех высот, куда устремился Бенкас при помощи своих лесных партнеров, но Ольт ему пообещал, что обоз с солью должен прибыть максимум через десятицу. Перспективы перед Бенкасом маячили самые радужные и он искренне радовался, выкинув на время из головы вчерашние мрачные разговоры. Так как на улице продолжал моросить мелкий нудный дождик, то по его распоряжению телегу с товаром загнал в сарай, где уже висели весы и там занялись взвешиванием, после которого соль оставили тут же в сарае в ожидании торговых партнеров, должных приехать со дня на день. Остальной товар рассортировали, основную часть оставили тут же в сарае, а малую вместе с Строкисом отправили в лавку. Тот словно заправский купец, хотя почему «как», еще маленький, не очень опытный, но уже делец, который чувствовался в каждом решении и поступке молодого человека, взял на приход товар, все взвесив и записав на бересту ассортимент и количество, загрузился в свою телегу и, даже не позавтракав, отправился в родную лавку. «В лавке поест, - объяснил Бенкас на немой вопрос Ольта, - там все есть для перекуса».
Завтракали долго и обильно. Как уже давно объяснил Карно, так плотно с утра набивать желудок было здесь в обычае, ведь до обеда или ужина еще надо было дожить. А если и доживешь, то никто не гарантирует, что будет что закинуть на зуб в полдень или вечером. Такая уж здесь была жизнь. Поэтому Ольт молча доедал опостылевшую кашу, с тоской вспоминая то время, когда в его меню каша присутствовала только в мечтах. Избаловала его Истрил. После наконец закончившегося завтрака все разошлись в разные стороны по своим делам. Бенкас кинулся в сарай подсчитывать свои ожидаемые прибыль и убытки, а троица лесовиков вышла на улицу под все не кончающийся дождик.
- Куда идем? – деловито поинтересовался Леко.
- Ты знаешь Свельта Оглоблю? – вопросом на вопрос ответил Ольт.
- Ха, кто же его не знает? Особенно после последнего соревнования лучников.
- Так вот, до того, как приехать к нам он жил здесь, а когда уезжал оставил свой домишко одному деду, рыбаку…
- Понял, про этого деда Бенкас говорил?
- Про него, – вздохнул Ольт, - там у деда должны остаться дети. Вот и узнаем, что с ними стало.
- Понятно.
Дальше, до самой реки шли молча. Вышли на деревянную пристань, окруженную россыпью жалких хижин, которые только человек с большой фантазией назвал бы домами. В воздухе стоял неистребимый запах гнилой рыбы и отбросов. Насколько Ольт помнил искомое жилище должно было стоять у самой воды и несколько на отшибе от остальных, поэтому оно нашлось быстро. На стук никто не ответил, пришлось самим открывать жалкое подобие двери, которое ни от чего не могло защитить, даже от гуляющего везде холодного ветра. В принципе эти три щелястых доски несли в себе только чисто декоративные функции, просто потому, что так должно быть у любого нормального дома. Люди, как и во все времена и видимо во всех мирах, прятались за иллюзиями, создавая не столько для чужих, сколько для самих себя, видимость, что еще не все потеряно, что еще есть расстояние до того дна, опустившись на которое, уже можно не считать себя человеком.
В хижине, несмотря на хоть и хмурый, но все-таки день, было темно. Пришлось постоять минуты три, что бы глаза смогли привыкнуть к царившему под крышей полумраку. Насколько помнил Ольт, бывая тут в гостях у Оглобли, всю обстановку тут должны были составлять кострище, в котором сейчас тлели угли, грубо сколоченный стол, который сейчас темной массой затаился в углу и две широкие лавки, на которых можно было сидеть, а при необходимости спать. На обеих лавках ворохами возвышались кучи какого-то тряпья. Но тут одна из куч зашевелилась и из нее выбралась худенькая девочка лет шести.
- А у нас больше ничего нет. – сообщила она спокойным голоском. В ней не чувствовалось страха, только покорная усталость перед неизбежным. На маленьком от недоедания личике выделялись огромные глаза, серенькие, какие-то бесцветные волосы, были тем не менее чисты и старательно собраны в жиденькую косичку, платье, казалось сшитое из одних аккуратно наложенных заплаток, было больше похоже на рубище, чем оно фактически и являлось. И как не старалась его юная хозяйка привести его в более-менее нормальный вид, тот кусок мешковины, чем оно и было изначально, оставался всего лишь старым изношенным мешком, в котором были проделаны дыры для головы и рук. Еще что-то, отдаленно напоминавшее то ли кожух, то ли жилетку, но явно бывшее когда-то чем-то меховым, укутывало детское тельце сверху. Ольт в начале не понял, о чем она, но оглянувшись на спутников, тут же сообразил. Трое мужчин, а для малютки они наверняка казались взрослыми людьми, причем один из них - ну очень большой и явно одет в воинский доспех, кем они могли показаться для девочки? Только дружинниками, которых она уже видела вместе с сотником Железным. Спутники Ольта угрюмо молчали. Даже они, знакомые с бедностью не понаслышке, не представляли себе до какой глубины может опуститься людская нищета. Пришлось Ольту взять переговоры на себя.