Губы лесного бога подергивались, призрак тревожился. Томас протянул руку к камню и почувствовал его спокойствие. Это только резьба по камню. В нем нет никакой жизни. Он представил себе голос. Человек, который приказал ему вырезать, человек, одетый в одежду лесной страны. Больше он не будет рисковать, пока не уверится, что находится в безопасности. Томас спустился по лестнице. Терн звал его, но Томас не обратил внимания на его крики.
В его доме, посреди комнаты, горел теплый огонь, на котором стоял, дымясь, железный горшок с густым растительным бульоном. В бочонке был свежий эль, от мельника, и Бет обрадовалась, что он пришел домой так рано. Она сидела рядом с огнем на низком стуле и чинила старую одежду. Томас поел и, облокотившись о стол, выпил эля, потом разложил перед собой инструменты. Эль оказался сильным и вскоре ударил в голову. Он почувствовал, что голова закружилась, он словно отделился от тела. Тепло, ощущение опьянения, полный живот сморили его. Он медленно опустил голову на руки и…
Холодный порыв ветра схватил его за шею, наполовину разбудив. Кто-то произнес его имя. Сначала он решил, что Бет, но, выйдя из приятного забвения, узнал скрипучий голос Терна.
Огонь ярко горел, раздуваемый ветром, дувшим из открытой двери. Бет все еще сидела на стуле, но неподвижная и молчаливая, глядя на пламя. Он произнес ее имя, но она не ответила. Терн опять позвал его, и он посмотрел наружу, в темную ночь. И почувствовал внезапный холодок страха. Он собрал инструменты в мешок и вышел из дома.
На темной улице стояла высокая фигура, Терн; его рога чернели на фоне ясного неба. От него шел сильный запах земли. Он подошел к Томасу, его одежда из листьев зашуршала.
— Работа не закончена, Томас.
— Я боюсь за мою жизнь. Слишком много народа знает о том, что я делаю.
— Важно закончить лицо, остальное не имеет значения. Твой страх не имеет никакого значения. Ты согласился работать на меня и должен идти в церковь. Сейчас.
— Меня схватят!
— Тогда я найду другого. Возвращайся к работе, Томас. Открой мне глаза. Это необходимо сделать.
Он отвернулся от Терна и вздохнул. С Бет что-то не так, и это беспокоило его, но с ночной фигурой спорить было невозможно, и он устало потащился к церкви.
Вскоре деревня растаяла за ним, а церковь, наоборот, резко вырисовалась на фоне ночного неба. Ярко горел костер сторожа, приятная осенняя ночь пахла древесным дымом. Сам сторож, похоже, танцевал — во всяком случае Томасу так показалось. Томас вгляделся и быстро сообразил, что, пока Джон спал, его одежда занялась. Сейчас он тушил пламя, ударяя по своим леггинсам; его тревожные стоны напоминали вечерний крик кабана.
Смешное мгновение прошло, и Томаса охватил внезапный гнев. Слова Терна, словно острые ножи, оставили глубокие раны в его гордости: его страх не имеет никакого значения. Важна только работа. Его схватят, и это, конечно, не имеет никакого значения. Он будет висеть, медленно задыхаясь, на замковой виселице, и это не имеет никакого значения. Найдут другого!
— Нет! — громко сказал он. — Нет. Я не буду работать на Терна сегодня ночью. Сегодняшняя ночь — моя. Черт побери этого Терна. Черт побери это лицо. Я открою ему глаза, но не сегодня. Завтра.
Бросив последний взгляд на сторожа, который уже погасил огонь и опять улегся спать, он повернул обратно к деревне.
Но, подойдя к дому, он заметил через маленькое окно свет огня, и его гнев сменился внезапным страхом. Ему стало плохо, он захотел закричать и предупредить деревню. Голос в голове настойчиво требовал повернуться и идти в ночной лес. Дом, когда-то с радостью встречавший его, стал опасным и угрожающим. Он, казалось, был окружен аурой и вырван из настоящего мира.
Он медленно подошел к маленькому окну, прислушиваясь к потрескиванию и хрусту пламени. В воздухе плыл приятный древесный дым. Где-то в деревне лаяли собаки.
В нем росло зловещее предчувствие, которое удавкой затягивалось у него на шее; голова кружилась. Но он сумел взглянуть в окно. Он не упал в обморок и даже не закричал, хотя после того, что он увидел, часть его сознания, часть его жизни улетела от него прочь, бросила его, заставила высохнуть и состариться, заставила почти умереть.
Терн стоял спиной к огню. Его лицо закрывала яркая и ужасная маска из осенних листьев и шипов терновника, из-под нее вились темные волосы. Руки были обернутые вьюном и плющом, пронизанными веточками дуба, вяза и липы. За исключением этих клочков природной одежды он был совершенно обнажен. Черные волосы на теле придавали ему вид обгорелого ствола дуба, сучковатого и потрепанного временем. Его мужское достоинство было гладкой темной веткой, длиной с полено.