И тогда начало что-то происходить, словно кто-то впрыснул жизнь, как в нас, так и в развалины, глядевшие на нас из среды.
Утром двести двадцатого года (и еще три месяца) Мартин, который оставался практически неподвижным прошлые восемьдесят лет жизни, встал и быстро пошел на спотыкающихся ногах к краю среды. Его сердце билось вдвое чаще, чем обычно, кровяное давление поднялось — словно по его телу проходили большие волны адреналина с интервалом в тридцать пять секунд.
И он закричал, на незнакомом мне, очень странном языке:
— Сибараку маккура на йору де момо о сагуру… юо ни сайт… атуит икимасита га… туту чутаримото саккари… тукарете нанимо иванаиде кози о оросайт… симаймасита…
— Бог мой! — в экстазе воскликнул МакКриди. — Вы только послушайте это. Послушайте!
— Сосите сико ни… таорета… — Казалось, что и Мартину трудно выговаривать эти странные слова. — …мама иноти га накунарим д'я най… ка ту ому… най… тайхен озорусики натте… симаймасита…
Он замолчал, но продолжал стаять у края среды и глядеть через нее на то, что, на самом деле, было проекцией.
МакКриди покачал головой, почти не веря в происходящее.
— Язык ангелов… — тихо сказал он. — В конце концов это произошло… в конце концов это произошло.
— На самом деле это японский, с очень плохим произношением, — сказала одна из техников, юная девушка, член команды План Жизни.
МакКриди какое-то время изумленно глядел на нее, пока все остальные пытались скрыть улыбки.
— Главное то, — медленно сказал он, — что Мартин не знал японский. — Его лицо опять засветилось. — Он не знал его, вы понимаете? И как он мог выучить его? У нас есть первая загадка… Липман, у нас есть первая загадка! — Он, очевидно, был в восторге.
— Ну, не совсем, — сказала та же самая техник, глядя так, словно она с трудом осмелилась говорить. — Мы запрограммировали ему элементарный курс японского, когда ему было тридцать. Единственная загадка — почему у него такое плохое произношение…
МакКриди был полностью раздавлен. Зато мы, все остальные, с трудом скрыли радость, хотя это было и несправедливо. На самом деле мы все проиграли.
Когда МакКриди ушел в свой маленький офис, чтобы восстановиться после разочарования, я спросил у девушки, что сказал Мартин.
«Какое-то время мы на ощупь пробирались по дороге, словно стояла глубокая ночь, но в конце концов уселись, не говоря ни слова, полностью истощенные. Потом мы внезапно почувствовали… страх и спросили себя, умрем ли мы здесь, там где упали».
Я посмотрел на Мартина, который все еще стоял на краю парка, глядя в никуда.
— Великолепно, — сказал я.
— Страница двести тридцать три, — усмехнулась техник. — «Выучи японский сам». Проверьте.
Однажды, когда я пришел на работу немного раньше обычного, я обнаружил, что МакКриди сидит в своем маленьком офисе, держа смоченный спиртом тампон у нижней части левой руки. На его столе лежала пустая ампула Хронона. Я мгновенно понял, почему за последние два года он начал выглядеть таким старым. Мгновенно стала очевидна истинная причина верности этого человека своим убеждениям. Мгновенно стало кристально ясно его лицемерие — не ожидать ничего, сказал он, и вот он уже модифицировал собственную жизнь на основе того, что может произойти: МакКриди, в поисках места в царстве богов, надел на себя возраст без сожаления или боязни. Неужели он позабыл, что, без защитного экрана против болезней, просто умрет естественной смертью в неестественный период времени? Я не стал спрашивать. Его мечты стали его реальностью, и я не мог не вспомнить обращенные ко мне прощальные слова Жозефины.
МакКриди посмотрел на меня, я поглядел на него. Потом я вышел из офиса, не сказав ни слова.
Вскоре начались изменения. Вслед за начальным сообщением о легком увеличении охвата их голов, быстро последовал странный рост структур обоих объектов. Их головы увеличились почти вдвое от их первоначального размера, причем увеличился не только мозг, но и количество жидкости, в которую мозг был погружен. Глаза впали, стали крошечными. Руки Мартина удлинились, пальцы вытянулись, словно усики, стали гибкими и подвижными, и, двигаясь почти непрерывно, прикасались ко всему, что встречали.
Он стал выше, и начал ходить преувеличенно согнувшись. И опять обнаружил Ивонн.
Ивонн тоже изменилась, но иначе. Она вся заплыла жиром и стала огромным холмом плоти. Ее руки, в отличие от Мартина, сократились, и казались выступами из ее жирного торса. Волосы выпали, огромный сияющий купол головы непрерывно трясся. Она сидела на кровати, слегка опираясь на подушки, так, чтобы ее крошечные глаза могли видеть монитор. Мартин кормил ее и заботился о ней, покрывая ее одеялами, потому что она не могла ничего одеть.