Все листья чёрные. Даже Генри, который не должен был видеть сквозь чары, которые делают лес похожим на все обычные деревья, окружающие его, втягивает воздух. А это значит, что чары исчезают. Любой, кто пройдёт мимо по улице 315, увидит мёртвые, засохшие ветви, сочащийся чёрный гной.
Но это ещё не самое худшее. Болезнь распространяется за пределы леса. Деревья вдоль нашей подъездной дорожки заражены, чёрная смола скатывается с кончиков нижних листьев, капли с шипением падают на тротуар.
Отравляя наш мир.
— Давай, — говорю я, делая шаг вперед. — Мы должны остановить это, пока не стало слишком поздно.
Генри переплетает свои пальцы с моими, останавливая меня.
— Сначала расскажи мне, что происходит, — говорит он. — Я не уйду, пока ты этого не сделаешь.
Я указываю на листья и рявкаю:
— У нас нет на это времени.
Он садится на ступеньки крыльца.
— Тогда у нас тоже нет времени на мои посиделки здесь и любования восходом солнца, но хотя, ты могла бы посмотреть на это? Похоже, именно это я и делаю.
— Генри.
— Винтер.
— Отлично. Ты победил, — я широко раскидываю руки. — Джо — причина всего этого.
У Генри отвисает челюсть.
— Что? Откуда ты это знаешь?
— Я нашла папин дневник, — говорю я, слёзы жгут мне глаза.
Но я отказываюсь плакать. Я могу сломаться, когда всё это закончится, но не сейчас. Не тогда, когда в моей голове всё ещё крутится так много вопросов, и только один человек может на них ответить.
— Последнее, что написал папа, было то, что он должен был остановить Джо, и я думаю… Я думаю, что Джо, возможно, заставил папу исчезнуть.
Я не знаю, как я не понимала этого раньше. Джо был тем, кто сказал нам, что он ушёл, и мы не задавали вопросов. Мы спросили, как это произошло, но мы поверили ему, когда он сказал, что папа сошёл с пути, хотя ни один страж никогда раньше такого не делал. Даже несмотря на то, что я никогда не смогла бы сделать это сама.
Голос Генри низкий и слишком сдержанный.
— Ты собираешься противостоять Джо в одиночку, не так ли?
Я смотрю в землю.
— Винтер.
Я вздыхаю.
— Таков был план.
Он встаёт, всё его тело трепещет, как стрела, слишком туго натянутая на лук.
— И, умоляю, скажи мне, ты в своём уме или просто склонна к самоубийству?
— Он убил моего отца, Генри.
У меня сводит живот, когда я вспоминаю, как дядя Джо стоял на кухне и говорил, что папа сошёл с тропы. Теперь я знаю, что это было неправдой. Его столкнули — это единственное, что имеет смысл. Ни один страж не мог сойти с тропы самостоятельно, но их можно было заставить сойти. Джо, должно быть, узнал, что папа слишком много знает, и Джо заставил его замолчать за это.
— Это не значит, что ты должна встретиться с ним один на один, — Генри берет мои руки в свои. — Пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Позволь моим родителям помочь тебе. Позволь совету. Вместе мы могли бы остановить его. Но ты, в одиночку… у тебя нет ни единого шанса.
— Я рада, что ты так сильно веришь в меня.
— Это серьёзно, Винтер. Этот человек ненормальный, и он не позволит тебе встать у него на пути…
— Ты думаешь, я этого не знаю?
— Винтер, пожалуйста. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь.
— Как? Как ты можешь понять? Твой отец был убит?
Его губы кривятся в сардонической улыбке.
— Насколько я знаю, нет, но, когда мои родители исчезли, я боялся худшего. Я напился виски и отправился к ближайшему порогу, будь прокляты последствия. Только когда я стоял у входа в лес, я понял, что не смогу им помочь, если меня убьют, и я вернулся домой, чтобы придумать лучший план. Теперь я говорю тебе то же самое. У тебя должна быть ясная голова на этот счёт. Ты не сможешь отомстить за своего отца, если будешь мертва.
В том, что он говорит, есть логика, но я не могу её принять. Мне нужно найти Джо. Мне нужно точно знать, что случилось с моим отцом, и заставить Джо заплатить за это, и я не могу позволить Генри помешать этому.
Я проглатываю комок в горле.
— Ты прав. Я знаю, что ты прав. Ты… ты действительно думаешь, что совет поможет нам?
Он выдыхает.
— Это всё, что у нас есть.
Я киваю.
— Ладно. Пошли.
Мы переступаем порог, когда первые лучи чистого, золотого солнечного света раскалывают небо, но его тепло не просачивается сквозь деревья, а его свет приглушается чёрными, искривленными деревьями, окружающими нас. Наше дыхание превращается в белые облачка в холодном воздухе, наши выдохи и наши шаги — единственный звук в этом холодном, затхлом мавзолее.