— Я здорова, сестрица!
Катерина Александровна обратилась к Грохову и попросила его освидетельствовать Дашу, чтобы узнать, не больна ли она. Грохов нахмурился, по все-таки осмотрел девочку.
— Это тяшелий рост! — проговорил он, кончив осмотр.
— Вы думаете, что она здорова?
— Как ми з вами.
— Но не вредно ли ей постное?
— Напротив, постний масло ошень полезно ей. Ви больше давайт ей его. Детей надо ко всему приушайт.
Он кивнул головой Катерине Александровне и вышел. Но молодая девушка не успокоилась и снова тревожно допрашивала девочку о здоровье.
— Я, право, здорова, сестрица, совсем здорова, — уверяла маленькая Даша.
Приходилось верить.
Только дома маленькая девочка как будто оживала, особенно в те минуты, когда появлялся штабс-капитан с сыновьями, когда Катерина Александровна сажала ее к себе на руки, когда слабое дитя полудремотно улыбалось, слыша веселый говор и смех и пригревшись у сестриной груди. Но как печальна была эта детская улыбка! Так улыбаются тихо и без особенных острых страданий приближающиеся к могиле люди. «Неужели она вырастет такою, как наша мать?» — думалось в эти минуты Катерине Александровне, и ей становилось грустно за Дашу. Катерина Александровна уже сознавала, что мать вносит в их молодой кружок какой-то могильный элемент. Она чувствовала, что лучше не жить, лучше умереть, чем жить таким забитым, придавленным, вздыхающим даже в минуты радости существом, каким сделалась вследствие тяжелой жизни Марья Дмитриевна.