— А, адвокат Скворцовой идет! — засмеялась Зубова своим грубым смехом. — Нечего сказать, за хорошего человека заступаетесь. Вон послушали бы, что дети-то говорят: она записочки Рождественскому передавала. Верно, к нему и в гости пошла.
Тайна, которую с таким трудом старалась открыть Катерина Александровна, была уже известна другим двум помощницам через маленьких шпионов.
Катерина Александровна ничего не ответила Зубовой и прошла в свою комнату. Через несколько минут она вышла из приюта. Она дошла до первого извозчика и, не торгуясь, как бы бессознательно села на дрожки. Она все еще не могла прийти в себя. Она опомнилась и испугалась предпринятого ею дела только тогда, когда ей удалось найти жалкую и темную переднюю квартиры, в числе жильцов которой был и Рождественский. Катерину Александровну поразил тяжелый воздух этой передней: здесь пахло водкой, жженым кофе, постным маслом. Это была какая-то трущоба. В конце коридора слышались шумные мужские голоса, принадлежавшие, по-видимому, порядочно охмелевшим собеседникам. Спросив у какой-то чухонки, отворившей дверь, в которой комнате живет Рождественский, Катерина Александровна ощупью пошла по темному коридору.
— Николай Иванович, к вам еще гостья, — крикнула чухонка.
Эти слова заставили Прилежаеву вздрогнуть. Она быстро отворила дверь и почти натолкнулась на хозяина комнаты, заслонившего ей дорогу.
— Что вы-с? Как вы сюда попали? — пробормотал он, неуклюже стоя перед посетительницей.
— Я приехала за Скворцовой, — решительно проговорила Катерина Александровна, глядя прямо в глаза совершенно растерявшемуся молодому человеку.
Он был бледен; его волосы были в беспорядке. По всему было заметно, что и для него прошел этот день недаром.
— За какою Скворцовой? Я не знаю-с… — пробормотал он, окончательно растерявшись.
— Что вы мне говорите, когда все знают, что она ушла к вам! — перебила его Катерина Александровна.
— Как-с? все? — воскликнул он, отступая на шаг. — Господи, что же это такое? Погубила, совсем погубила и меня и себя. Я ведь говорил, говорил! — Он схватился за голову.
— Как вам не стыдно было обольстить бедного ребенка! — с упреком промолвила Прилежаева.
— Помилуйте! Я-с… я тут ни при чем, — заговорил он прерывающимся голосом. — Что же я мог сделать?.. Я ее отсылал; я говорил… Не мог же я силой… Боже мой, что же это со мною будет… Ведь вот не послушалась… Погубила…
Катерина Александровна с невольным отвращением смотрела на этого человека.
— Если бы вы знали, как я противился… — бормотал он. — Это она сама во всем виновата…
В эту минуту за ширмами послышались задушаемые рыдания. Катерина Александровна быстро подошла к ширмам. За ними на смятой постели, уткнув голову в подушку, сидела Скворцова. Ее тело конвульсивно вздрагивало от подавляемых рыданий.
— Наташа, полно! Это я, — проговорила с состраданием и лаской Прилежаева. — Не бойся, никто не знает, где ты…
— Я не пойду, не пойду… я умру здесь, — бормотала девушка, судорожно выбиваясь из рук Катерины Александровны.
— Полно, бедная! — ласково шептала Прилежаева. — Поедем… Я скажу, что встретила тебя на дороге… У себя в квартире… Что-нибудь придумаем… Торопись: не то будет поздно.
— Слушайтесь же… Вам они добра желают… Не губите ни меня, пи себя, — бормотал Рождественский. — Вот ваш капор…
Катерина Александровна обернулась к нему бледным лицом.
— Подите прочь! — тихо произнесла она.
— Войдите в мое положение… Я готов бы ее оставить, если бы… Как же бежала…
— Подите прочь! — настойчиво произнесла еще раз Прилежаева и обратилась к Наташе. — Поедем же! Торопись. Надо скорее.
— Голубушка, родная! Лучше я руки на себя наложу! — рыдала девушка.
— Полно, полно: все обойдется! — утешала ее Катерина Александровна. — Я не дам тебя в обиду.
— Не хочу я жить, не хочу!.. Если бы вы знали!.. — девочка снова зарыдала еще сильнее.
Это была тяжелая, мучительная сцена. Катерина Александровна дрожала, как в лихорадке.
— Я выйду из приюта, я не хочу быть там! — говорила Скворцова.
— Пойми ты, что тебя заставят вернуться, что у тебя ни паспорта нет, ни права выйти из приюта. Тебя могут с полицией взять, могут за воровство наказать, — объясняла Катерина Александровна.
— Я не раба им, не крепостная! — кричала девочка.
— Дитя, ты сама не знаешь, что говоришь, — с горечью произнесла Катерина Александровна. — Они могут силой взять тебя…
Прошел целый час. Катерина Александровна сделала нечеловеческие усилия, чтобы объяснить Наташе необходимость возвратиться в приют. Наконец Скворцова с распухшими глазами, покрытым пятнами лицом, едва стоя на ногах, вышла из комнаты Рождественского.