— Стоп!
На сей раз никакой реакции.
Я, как безумный, водил фонариком. Они расходились очень быстро. Еще пара секунд — и я окружен.
Я направил свет прямо в глаза самому высокому и метнул нож. Клинок отскочил от его плеча и исчез в темноте, тем не менее удар повалил его. Двое других повернулись к товарищу.
Я отступал спиной вперед, не спуская с них глаз, и, лишь когда нас стал отделять ряд деревьев, развернулся и побежал.
Где-то впереди начала кричать Мел.
33
Я бежал, не обращая внимания на ветки, свет фонарика метался передо мной обезумевшим насекомым. Я не чувствовал боль ни от царапин, ни от раны на спине.
Мел продолжала кричать, и я старался не думать о том, что с ней происходит.
Я не знал, как долго бежал и насколько далеко был от преследователей. Это бы потребовало каких-то прикидок и вычислений, анализа. Ничего этого в моей голове не осталось, я был слишком взвинчен.
Никогда в жизни я не испытывал такого отчаянья. Если бы путь мне преградил каньон с отвесными стенами, я бы не раздумывая прыгнул, ибо единственной мыслью, которая несла меня вперед, было: «Найди Мел!» И где-то на периферии сознания, как многократно повторяющаяся бегущая строка в выпуске новостей, крутилась другая мысль: «Их много, они ее убьют, их много, они ее убьют…»
Я мог принять свою смерть. Я мог представить, как я падаю на землю, как эти подростки окружают меня, разбивают камнями мою голову, как сознание уплывает в темноту… Я мог это принять с бесстрастием нигилиста, поскольку я всегда сознавал свою смертность, я понимал, что однажды наступит день, и меня не станет. Но я никогда не думал о том, что Мел может умереть. Ни разу в жизни. Я всегда знал ее такой: молодой, красивой и полной жизни. Она не могла умереть. Это было для меня непостижимо.
Как это могло происходить сейчас?!
Я понял, что молюсь, молюсь о том, чтобы найти Мел, чтобы она была цела и невредима, чтобы мы выбрались отсюда. Я не понимал, кому молюсь, но я молился чему-то большему, чем я.
И вдруг мне открылась сцена прямиком из ада: кишащая масса серых комбинезонов, смешенье рук и ног, как в футбольной заварухе. И ноги Мел, торчащие где-то внизу, бьющие в пустоту.
Один из атакующих подошел к клубку тел и поднял над головой огромный булыжник.
На секунду толпа расступилась, и я увидал лицо Мел, ее взгляд, полный ужаса и отчаяния.
— Стоять! — Охваченный яростью, я на всем бегу ворвался прямо в центр толпы. Я был готов уничтожить каждого из них, размазать до кровавой каши каждого сукина сына или же погибнуть.
Но они все разбежались, лишь увидав меня, мгновенно растворились среди деревьев, и на поляне осталась только сжавшаяся в комок Мел.
Я схватил ее обеими руками. Она кричала и отбивалась.
— Мел, это я! — заорал я.
Она посмотрела на меня стеклянными глазами.
Я тащил ее, не выбирая направления, пока она не пришла в себя и не смогла передвигаться самостоятельно. Мы бежали, размахивая руками, на подгибающихся ногах, словно два перепуганных ребенка, улепетывающих от злой собаки.
Но вскоре мы уже еле передвигались, тяжело дыша и пошатываясь, будто пробирались через снежные завалы. Останавливаться было нельзя. Даже если сейчас нам удалось убежать, эти подростки снова могут нас найти. Они…
Вдалеке я заметил тусклый огонек, то появляющийся, то исчезающий за деревьями.
Неужели костер?
— Смотри! — радостно воскликнула Мел.
— Я вижу!
Мы прибавил и шагу.
34
Я ошибся: не было ни костра, ни палатки, ни туристов. Самоубийц и маньяка тоже не оказалось. Перед нами предстал старый, грубо сколоченный домик. Я как-то разом охватил взглядом всю картину: обшарпанная скамья у крыльца, колода с вбитым сверху колуном, пила, прислоненная к аккуратно сложенной поленнице. В следующий миг мы уже поднимались по ступеням. Мел, не задумываясь, кто мог находиться внутри, начала колотить кулаком по двери. Я хотел было дернуть за ручку, но тут нам открыли.
На пороге стоял свежевыбритый мужчина лет пятидесяти. На нем были штаны цвета хаки с коричневым кожаным ремнем и рубашка горчичного цвета. Он поднял удивленно седые брови и произнес что-то по-японски. Наверное, спросил, кто мы такие.
Я протолкнул Мел внутрь и вошел следом.
Внутри сторожки все было по-спартански, в воздухе витала смесь запахов воска, креозота и копоти. Кроме потертого стола и двух стульев, в комнате из обстановки была только дровяная печь. На полке имелся небольшой запас еды, в основном лапша быстрого приготовления и консервы. На тумбочке громоздились кастрюля, сковорода и несколько тарелок, с гвоздиков, вбитых в стену, свисали веник и какие-то тряпки. Умывальник и запас воды, видимо, были где-то снаружи. Никакого светильника или розетки. Все источники света, на который мы шли, — это открытая конфорка в печке и несколько толстых свечей.