— Эй, — позвал я Джона.
Мы сидели бок о бок, наблюдая за погибающей в огне хижиной.
— Да?
— Спасибо.
— Э-э?
— Ты спас мне жизнь.
— Бывают промахи.
— Я серьезно.
— Я тоже. Я искал Мел.
Я поглядел на Джона. Его губы растянулись в едва заметной улыбке, хотя взгляд оставался отрешенным.
— Все же ты меня спас.
— Ты бы так же поступил.
Так же? Наверное. Надеюсь, что так же.
— Как ты нас нашел?
— Я слышал, как вы орете в лесу, как резаные. В основном Мел и Нина, но твой голос я тоже слышал.
Я с трудом мог вспомнить схватку в лесу. Видимо, я настолько был сосредоточен на непосредственных задачах в каждый момент времени, что не запоминал деталей, или не имел времени осознать происходящее.
— Ты с этим нормально передвигаешься? — Я кивнул в сторону самодельного костыля, сделанного из раздвоенной ветки и какой-то перекладины.
— Так себе.
— Ты шел по крестам, которые мы оставили?
— Пока они не закончились.
— Оттуда мы побежали.
— Я не знал, что делать, но снова услышал крики Мел. Тогда я вышел сюда.
В горящем строении обрушилась несущая балка, увлекая за собой с грозным грохотом большую часть кровли.
Я вспомнил о бутылке водки у себя кармане. Откупорив ее, я сделал большой глоток. Передал Джону Скотту.
— Для ноги. И как анестезия.
Отпив немного, он сказал после недолгого размышления:
— Мел рассказывала мне о тебе.
— Да?
— Твой брат погиб, да?
Я не ответил.
— Хреново. — Он помолчал. — У меня тоже погиб старший брат.
Я взглянул на Джона.
— Они его жена. Мел не рассказывала тебе?
Я покачал головой.
— Они шли по центру города. Просто шли по улице, возвращались с работы. Было ветрено. Порывом сдуло стену и убило их обоих.
— Стену?!
Он еще отпил из бутылки.
— Чертова дерьмовая стена из дерьмового кирпича вдоль всего тротуара. Фундамент потрескался. От ветра это дерьмо завалилось и пристукнуло их.
— Мне жаль.
— Это случилось восемь лет назад. Он был намного старше меня. Но, знаешь, такие вещи меняют людей. Они делают тебя… нерешительным, что ли.
— Что ты имеешь в виду?
— Хоть немного, но все же.
— Что ты имеешь в виду под «нерешительным»?
— Я о жизни. О выборе, который надо сделать.
— Что за выбор?
— Серьезный выбор. Когда тебе надо принять важное решение.
— Не знаю, я так не думаю.
— Потому что ты до сих пор не сделал никакого выбора.
— Ты о чем вообще, чувак?
— Мел классная. И вы хорошо смотритесь.
Я ничего не ответил.
— Не дай ей уйти.
— Я не планировал, — сдержанно сказал я.
— В этом и фокус. В том, что ты ничего не планируешь. Вы сколько вместе, четыре года? Почему ты еще не сделал ей предложение?
— Я не готов.
— Ты ее любишь?
Серьезно? Я действительно говорю об этом с Джоном Скоттом?!
— Так любишь?
— Да, люблю.
— То, что ты потерял брата, не значит, что ты потеряешь Мел.
— Я и не считал так.
— О нет, считал. Я знаю. Я был в той же шкуре. Некоторые люди, потеряв близкого человека, начинают бояться одиночества. Они становятся цепкими, липкими, стараются ничего в жизни не упустить, сидят на одном месте. Другие, как ты и я, ведут себя с точностью до наоборот. Мы начинаем бояться близости. Мы не чувствуем вкуса жизни, отталкиваем людей. Мы считаем, что нам не придется снова переживать боль утраты, если мы никого не будем подпускать к себе.
Я много раз слышал всю эту чепуху популярной психологии, однако теперь, после всего пережитого в этом лесу, когда я рисковал навсегда потерять Мел, эти заезженные фразы звучали будто откровение.
Я постоянно отталкивал Мел, точнее, совместную жизнь с ней. Я был так сосредоточен на будущем, на всем том, что могло произойти или не произойти, что утратил способность жить в настоящем, и теперь…
Издалека донесся крик.
Я вскочил на ноги.
— Это Нина, — воскликнул Джон Скотт, указывая рукой туда, где кричали. — Там!
Я схватил копье и фонарик.
Джон Скотт тоже поднялся.
— Останься и дождись полиции, — сказал я ему.
— Черта с два!
— У тебя нога сломана, придурок!
— Я такое не пропущу!
Времени на препирания не было. Я развернулся и побежал в сторону леса.