— А он где-то играл?
— Не-а.
— Реклама? Школьный театр?
— Мне он не рассказывал. Он боялся выступать на публике.
Я поднял брови:
— Но ведь он хотел стать актером!
— Глупо звучит, правда?
После секунды замешательства я удовлетворенно выдохнул. На самом деле, это хорошо. На мгновение я представил себе Бена, полного детского задора и оптимизма. Таким я и хотел его запомнить. Не синим изгаженным трупом, свисающим с ветки.
До меня долетели голоса Джона Скотта и Томо, которые о чем-то беседовали. Когда я поглядел в их сторону, Томо передавал Джону один из своих комиксов.
Нина подобрала маленькую палочку и провела линию на земле. Это было короткое, напряженное движение, которое она повторила трижды.
— Он не самоубийца, — произнесла она вдруг.
— Нина, мы уже говорили об этом…
— Ты видел фото.
Я снова припомнил изображение. Белесый силуэт с четко очерченными контурами в свею костра. Смутные очертания лица.
— Это грязь на линзах. Искажение.
— Только на одной фотографии?
— Ты веришь в то, во что хочешь верить.
— Проецирование, — твердо выговорила она.
— Да.
— Итан, очнись! Если ты не видишь чего-то, это не значит, что это не существует. Миллионы людей верят в привидения. Ты хочешь сказать, что они все заблуждаются?
— Именно.
— Тогда ты дурак.
— Миллионы людей верят в Бога. Это не значит, что он существует.
— Ага, — ответила Нина.
— Что «ага»?
— Ты христианин?
— Я крещеный, но не религиозен.
— Так я и думала. Вот в чем твоя проблема.
— Моя проблема?
— Ты ни во что не веришь. У тебя нет веры. Ты всегда остаешься скептиком. Это все равно что спорить против стены.
— Со стеной.
Нина поморщилась:
— Желаешь перейти на иврит?
— «Против стены» звучит прекрасно.
— И что происходит, когда мы умираем, как ты думаешь, Итан?
— Ничего.
— Это сильно давит, не так ли?
— Наверное. Но если я и скажу, что во что-то верю, это не изменит того, что я чувствую.
— Хорошо, Итан. Но я-то верю. Я верю в Бога и в жизнь после смерти. Потому что мы здесь и у нас есть какое-то предназначение. Кто-то несет за нас ответственность. И даже если ты не знаешь, что произойдет потом, это не означает, что после смерти не будет ничего.
Я промолчал. У меня не было желания читать нотации, но мое видимое безразличие только разозлило Нину.
— Бен бы не покончил с собой, — продолжила она. — Он был счастлив. Он хотел стать актером. Если у тебя есть мечта, ты не станешь вешаться на ровном месте.
— Тут ты права.
— И что?
— Он был под кайфом.
— Хреновое оправдание.
— Ничего подобного. Наркотики подавляют сознание, заставляют творить что-то, на что бы никогда не решился.
— Только не Бена, — упрямо повторила она.
— Нина, ты сама сказала, что Бена увлекала тема суицида. Может быть, ты не знаешь всей истории. Может, Джон Скотт прав и Бен сам по себе был склонен к самоубийству. Некоторые люди… Ты никогда не сможешь распознать это. У него была предрасположенность, а тут он еще принял немного наркоты…
Нина начала нервно чиркать палочкой по земле. Отвернувшись, она сказала:
— Есть одна вещь, которую я от тебя утаила. Я тебе немного соврала вчера.
Я округлил глаза.
— О чем?
— Бен не был увлечен темой суицида. И идея с визитом в Лес Самоубийц не ему принадлежит.
— Но ты говорила, что его друг…
— Его друг… его подруга не совершала самоубийства. Она пыталась. Она взяла на кухне нож, наполнила ванну горячей водой и порезала себе запястья.
— И что… кто-то ее нашел?!
— Китаянка, у которой она жила. Китаянка вызвала полицию, доктора спасли девушку.
До меня стало медленно доходить. Я поглядел на запястья Нины, скрытые длинными рукавами ее желтой штормовки.
С кривой улыбкой Нина закатала рукава и сняла розовые напульсники, под которыми оказалось несколько белых шрамов. Раны выглядели довольно свежими.
— Господи, Нина, что… — Я осекся. — Он тебя все-таки изнасиловал?
— Я не смогла применить прием карате. И не смогла убежать. Он изнасиловал меня в том переулке, а потом просто сел в свое такси и уехал.
— Нина, господи, мне жаль. Мне очень жаль.